Судя по неопрятной одежде и отталкивающей внешности, он, каки остальные, был крестьянином. И, как и остальные, был вооружен толстойдубиной…

– Задержали, значицца, – проговорил он, вырывая изрук Шарлея узду, – ну и хвала вам. А таперича топайте отседова с ГосподомБогом.

Остальные подошли, окружив их плотным кольцом и удушающеневыносимым смрадом крестьянского хозяйства. Впрочем, это были не простокрестьяне, а деревенская голытьба, безземельщики, овчары. Спорить с такими онаходке не имело смысла. Шарлей понял это сразу. Он молча протиснулся сквозьтолпу. Рейневан последовал за ним.

– Эй-эй! – Плотно сбитый и жутко воняющий овчарнеожиданно схватил демерита за рукав. – Кум Гамрат. Чего ж это? Так ихпущаете? Не выспросив, кто такие? А случай, они не в розыске? Те, двое, которыхстшегомские хозяева ищут? И награду за поимку обещают? Не они ль?

Крестьяне зашумели. Кум Гамрат подошел, подперся осиновойжердью, угрюмый, как утро в День Поминовения Усопших.

– Может, и они, – проворчал он вражде??но. – Аможет, и не они.

– Не они, не они, – заверил их, усмехнувшись,Шарлей. – Не знаете, что ли? Тех уж поймали. И награду выплатили.

– Ой, видится мне, брешешь ты, господин.

– Отпусти рукав, парень.

– А не отпущу, то что?

Демерит несколько мгновений глядел ему в глаза. Потом резкимрывком выбил его из равновесия, с полуоборота пнул в голень, под самое колено.Овчар хлопнулся на колени, а Шарлей коротким ударом сверху переломил ему нос.Мужик схватился за лицо, из-под пальцев обильно полилась кровь, яркой полосойукрашая сермягу на груди.

Прежде чем крестьяне успели остыть, Шарлей вырвал у кумаГамрата палку и хватанул его по виску. Кум Гамрат сверкнул белками глаз иповалился на руки мужика, стоявшего позади него, а демерит треснул и того. Итут же закружился волчком, колотя палкой налево и направо.

– Беги, Рейневан! – рявкнул он. – Хватай ногив руки!

Рейневан хлестнул лошадь, растолкал толпу, но убежать неуспел. Крестьяне налетели словно свора гончих с обеих сторон, вцепились вупряжь. Рейневан работал кулаками как сумасшедший, но его стащили с седла. Онколошматил что есть сил и лягался, как мул, но и на него сыпались удары. Онслышал яростный рев Шарлея и сухой гул черепов, по которым тот дубасил осиновойжердью. Его повалили, придавили. Положение было отчаянное. То, с чем он пыталсябороться, уже было не бандой крестьян, а ужасным многоголосым чудовищем,склизким от грязи, воняющей навозом, калом, мочой и скисшим молоком стоногойгидрой, размахивающей двумя сотнями кулаков.

Сквозь рев драки и шум крови в ушах Рейневан вдруг услышалбоевые крики, топот и ржание лошадей. Земля задрожала от ударов подков.Засвистели нагайки, раздались крики боли, а давящее его многорукое чудовищеразвалилось на составные части. Агрессивные только что крестьяне теперь насобственной шкуре познали, что такое агрессивность. Летающие по просекенаездники разгоняли их лошадьми и беспощадно лупцевали плетками, секли так, чтоиз кожухов аж летели клочья. Кто сумел, убегал в лес, но ускользнуть совсем неудалось никому.

Спустя минуту все понемногу улеглось. Наездники успокаивалихрапящих лошадей, кружили по «полю брани», высматривая, кому бы приложить еще.Это была достаточно живописная компания, общество, с которым следовалосчитаться и нельзя шутить, что было видно с первого взгляда как по одежде исбруе, так и по физиономиям, отнести которые к разряду бандитских было нетруднодаже не очень опытному физиономисту.

Рейневан встал. И оказался перед самым носом серой в яблокахкобылы, на которой, оберегаемая двумя конниками, сидела полная и симпатичнопухленькая женщина в мужском вамсе и берете на светло-палевых волосах. Из-подукрашающего берет пучка перьев золотистой щурки смотрели жесткие, колкие иумные ореховые глаза.

Шарлей, который, похоже, отделался легкими ушибами,остановился рядом с ней, отбросил обломок осиновой жерди.

– Великий дух! Глазам своим не верю. И все-таки это немираж, не иллюзия. Ее милость Дзержка Збылютова собственной персоной. Верноговорит пословица: гора с горой…

Серая в яблоках кобыла тряхнула мордой так, что зазвенеликольца мундштука, женщина похлопала ее по шее, молчала, изучая демерита колкимвзглядом ореховых глаз.

– А ты похудел, – сказала она наконец. – Да иволосы чуточку поседели, Шарлей. Ну, здравствуй. А теперь – убираемся отсюда.

– А ты похудел, Шарлей.

Они сидели за столом в просторном побеленном аркере на тылахпостоялого двора. Одно окно выходило в сад на кривые груши, кусты чернойсмородины и звенящие пчелами ульи. Из другого окна была видна загородь, вкоторой спутывали и готовили в табун лошадей. Среди доброй сотни животныхпреобладали массивные силезские dextrerii – верховые лошади длятяжеловооруженных рыцарей, были также кастильские верховые, жеребцы испанскойкрови, были великолепные шахтные лошади, были мерины и подъездки.[175]В топоте копыт и ржании можно было то и дело услышать окрики и руганьмашталеров[176] и членов эскорта с мерзкими рожами.

– Похудел, – повторила женщина с ореховымиглазами. – Да и голову вроде бы снежком присыпало.

– Что делать, – улыбнулся в ответ Шарлей. – Tacitisquesenescimus annis.[177] Хоть тебе, ваша милость ДзержкаЗбылютова, годы, похоже, только добавляют красоты и привлекательности.

– Не льсти. И не «вашей милости», потому что я сразу женачинаю чувствовать себя старухой. Да я уже и не Збылютова. Когда Збылютпреставился, я восстановила себе девичье имя – Дзержка де Вирсинг.

– Верно, верно, – покачал головой Шарлей. –Значит, распрощался с этим светом Збылют из Шарады, упокой, Господи, душу его.Сколь уж лет, Дзержка?

– На Избиение Младенцев два года будет.

– Верно, верно. А я все то время…

– Знаю, – обрезала она, окинув Рейневанапроницательным взглядом. – Ты все еще не представил мне своего спутника.

– Я… – Рейневан мгновение колебался, решивнаконец, что перед Дзержкой де Вирсинг «Ланселот с Телеги» может прозвучать ибестактно, и рискованно. – Я – Рейнмар из Белявы.

Женщина некоторое время молчала, сверля его взглядом.