Они любуются на Гильду, которая пьет шампанское в шикарном ресторане, бокал за бокалом, а потом, красиво и бесшабашно пьяная, бросая вызов условностям, раздираемая любовью и отчаянием, поднимается на подиум и начинает танцевать и петь чуть сипловатым голосом, откидывая назад прекрасные волосы. Забойная сцена! И платье… с ума сойти! Открытые плечи и грудь, разрез на бедре – совершенно изумительное платье!

– Теперь в музее одежды в Голливуде, – говорит Риека. – Дизайнер – знаменитый на всю Америку портной, Аркаша рассказывал.

Бедная ослепительная Гильда красиво страдает, красиво предается отчаянию, ведет себя вызывающе, громко хохочет, а в глазах – слезинки…

– Согласна, хороша, – говорит Риека. – Но не мое. Старомодна, манерна, кривляется, но, конечно, класс есть, не отнимешь, это тебе не Кукла Барби. Смотри, Ташка, плачет, а макияж в норме, волосок из прически не выбьется, платье, как из магазина, а в жизни все не так – и макияж плывет, и сопли, и нос пухнет, а эту разбуди среди ночи – и причесана, и намазана, и в корсете.

– Плакатная? – говорит Оля.

– Вот-вот, как с плаката, облизанная, как и все бабы в старых фильмах, где нет правды жизни, как говорит моя последняя свекровь. Сейчас кино совсем другое. «Совершенная», говорит Аркаша. А когда ты ревешь, то морда, как с перепою, увидишь – закричишь. Смотри! Та самая сцена, от которой Аркаша писается кипятком!

Гильда, закончив петь, начинает стаскивать длинные, выше локтя, черные перчатки – медленно, долго, томительно, бросая на мужиков в зале такие взгляды, от которых они дружно срываются с мест и лезут на сцену.

– Эту сцену Аркаша делал со мной, – говорит Риека. – Получилась фигня. Он говорит, что я – прекрасная варварка и грубиянка. Гильда женственная, лукавая, вся – обещание, а я девушка прямая, как рельса.

– Ты тоже женственная, – говорит Оля.

– Да ладно! Нету обещания во взгляде, призыва и тайны нету… сразу между глаз. Аркаша говорит, не мое амплуа. Смотри, бровку приподнимает, губки надувает, кривляка, а этим козлам нравится. Я не смогла, а ты – вполне. Если тебя подучить… Ладно, хорош! Давай еще по кофейку!

– Давай досмотрим!

– Смотри сама, я сто раз видела, тошнит уже. Я под душ. Чао! А потом кофе.

Оля досматривает историю Гильды, утирая слезы. Все в конце концов заканчивается хорошо: мужа убивают, Гильда с чемоданами, строгая и печальная, в шикарном дорожном костюме, собирается уезжать, но тут появляется человек, которого она любит и который, оказывается, ее тоже тайно любит, влюбленные бросаются в объятия к друг другу, поцелуй, слезы… Оля всхлипывает.

– Я не смогу, как она! – говорит она Риеке, которая появляется после душа, завернутая в большое желтое с красным полотенце, в чалме из другого полотенца, зеленого, что делает ее похожей на большую райскую птицу, с чашечкой дымящегося кофе в руке.

– Как она – никто не сможет, – хладнокровно отвечает Риека. – Ты сделаешь, как ты.

– Ты с ума сошла! – пугается Оля, начиная понимать, что Риека не шутит. – Не буду!

– Будешь! Я тебя сделаю, как Риту Хэйворт. Прямо сейчас! – Она ставит чашку с кофе на стол, бежит в спальню, появляется через минуту с черным платьем в руках, швыряет Оле: – Надевай!

Оля нерешительно стоит с платьем в руках. Какая женщина в глубине души не мечтает о сцене, тем более что игра – действо, свойственное женской натуре в гораздо большей степени, чем мужской. Великие актеры не в счет! Мы говорим не о таланте, а о свойствах натуры. Оля – не исключение, и на миг ей передается решимость Риеки. Перед ее глазами сцена с несравненной Гильдой… вот она откидывает назад свои прекрасные волосы… танцует под резкие латиноамериканские синкопы… смелый разрез, открывающий бедро… гибкие движения… обжигающий взгляд и вибрирующий низкий сипловатый голос… от которого мороз по коже… Почему бы и нет?

Оля уходит с платьем к себе. Возвращается. Риека хохочет. Платье слишком длинно, вырез слишком глубок, талия на бедрах.

– Филиппок! – Риека от хохота валится на диван. Отсмеявшись, говорит: – Не обижайся, Ташка, тебе до Гильды, как до неба. Ну, ничего… сейчас, сейчас… мы что-нибудь придумаем! – Она, склонив голову к плечу, рассматривает Олю. Достает из ящика серванта ножницы и командует: – Становись на стул!

И несмотря на протесты, начинает кромсать низ платья. Закончив, отходит полюбоваться.

– А что, ничего! Уже намного лучше! – Лицо ее дышит вдохновением, рот приоткрыт, глаза сверкают. Оля, стоя на стуле, чувствует себя по-дурацки. Замечает пыль на книжном шкафу – не забыть завтра вытереть. – Слазь! – командует Риека. Оля покорно спрыгивает со стула. – Теперь пройдись! – Оля идет от серванта к двери под пристальным взглядом Риеки. – Чего-то не хватает! – бормочет Риека и вдруг кричит: – А разрез? Самое главное! – Она бросается на пол, хватает подол платья и резким движением разрывает его до бедра. Оля ежится от резкого звука. – Готово! – Риека поднимается с колен. – Пошла! Ну, ты, Ташка прямо как больная лошадь! – кричит она через минуту. – Так и хочется пристрелить. Кураж давай! Ну! Да на тебя такую ни один мужик не посмотрит.

– А вот и посмотрит, – защищается обиженная Оля.

– Какой-нибудь занюханый интеллигент в рваных носках. Забудь, что ты библиотекарша. Это и не специальность даже, это – диагноз. Старая дева! Забудь о своем дохлом прошлом. С моими советами и твоей, пардон, мордой, можно карьеру делать! Менталитет давай! Папа Аркаша говорит, что женщина – это менталитет. А я считаю, что самка электрического ската! Знаешь, мой «турист проклятый» говорил мне, что я самка электрического ската. Мужик должен тебя боготворить! Он должен тебя баловать, понятно? А баловать он тебя будет только в одном случае. Знаешь, в каком?

– Когда любит?

– Как же! – Риека демонически хохочет. – Держи карман шире! Когда он хочет, а ты не даешь! Когда при виде тебя он начинает пускать пузыри и ползать на коленях.

– Мне не нужен мужчина, который ползает на коленях. Мне нужна личность.

– Хрен с ним, пусть не ползает, пусть личность, но с деньгами.

– А причем здесь Гильда?

– Как причем? При всем! Ты посмотри на нее! Как у нее бровка играет, а взгляд – черти скачут, а улыбка так и продирает, от нее же искры летят! Ей под ноги состояния бросают! А ты стоишь, рожа унылая, перепуганная, тебе, если и швырнут, то копейку. А на нее и миллиона не жалко. Такая и матом запросто, и шампанским в морду, и до смерти залюбит! Тигрица!

– Тигрица или самка электрического ската? – ворчит Оля.

– Оба! Обе! Не спорь! Ну, давай еще раз! Коленку вперед, изогнись! Плечи назад! Глазки скромно опущены… на счет три взгляни… метни, как говорит Аркаша. Давай! Подожди! – спохватывается Риека. – А перчатки? – Она снова бежит в спальню. Оля слышит, как распахивается дверца шкафа, что-то падает на пол, Риека чертыхается.

Она выносит длинные черные кружевные перчатки.