Ольга сидела в кровати, маленькая и несчастная, с прижатымик лицу руками. На секунду Звягинцеву стало жаль ее; жаль даже больше, чемпострадавшую Наталью Владиленовну. Ольга Красинская отнюдь не выглядела мелкойхулиганкой, способной учинить в ледовом городке еврейский погром средней руки.К тому же ей явно нездоровилось: мокрые пряди волос прилипли ко лбу, а подглазами залегли темные круги.

Похоже, что сходные чувства испытала и Запесоцкая: во всякомслучае, ее воинственный пыл явно пошел на убыль.

— Доброй ночи, Ольга Игоревна, — пробухтелЗвягинцев, пытаясь вложить в свой грубый голос как можно большеснисходительного добродушия.

— Что случилось? — не глядя на ночных гостей,снова спросила Ольга у мужа.

— Видите ли, Ольга Игоревна… Я пришел… Мы пришли к вам,так сказать, не с очень радостными известиями. Собственно, вопрос у меня толькоодин: зачем вы это сделали?

— Что? — На лице Ольги отразилась муканепонимания.

— Ну как — что? Разрушили скульптуры из льда.

— Я? — Ее голос был полон такого страстного,такого жгучего удивления, что Звягинцев даже на секунду усомнился, а видел лион следы разрушений. — О чем вы говорите? Что значит — «разрушиласкульптуры»?

— Ну как же, Ольга, — видя, что жалкое подобие представителязакона не мычит и не телится, Запесоцкая взяла инициативу в свои руки. —Вы крушили скульптуры, а потом, когда я попыталась остановить вас, — выударили меня. Разбили очки.

— Нет, — Ольга обвела всех полными слезглазами. — Нет, что вы!..

— Покажите очки, тряпка, — шепнула ЗвягинцевуНаталья Владиленовна и громко добавила:

— У нас есть вещественные доказательства.

Звягинцев послушно вынул из кармана очки и протянул ихМарку. Тот несколько секунд тупо рассматривал их.

— Кара? — Он вопросительно поднял брови. —Это правда, кара?

— Марк!

— Видимо, произошло недоразумение… Вы уверены, что это…Что это совершила именно моя жена?

— Не держите меня за дуру, молодой человек! Я знаю вашужену и не могла ошибиться.

— Дело в том, что все это время мы были вместе, так чтовсе ваши обвинения выглядят несостоятельными.

— Меня хотят уличить во вранье? — Запесоцкаянервно пожевала губами. — Может быть, я не очень хорошо вижу…

— Тем более, — совсем недипломатично вставил Марк.

— Может быть, я не очень хорошо вижу, но не настолько,чтобы не узнать человека с расстояния двух шагов… И потом — она ударила меня.

— Я не могу это комментировать. — Марк поднял рукии даже поправил воображаемый галстук.

Но достойно завершить эту импровизированнуюпресс-конференцию ему не удалось: в дверь требовательно постучали.

Похоже, что этот сиротский коттедж пользуется большойпопулярностью в ночное время, меланхолично подумал Звягинцев. Прямо какнародные центры самогоноварения в достославную советскую эпоху.

Марк — в который раз за сегодняшнюю ночь — пошел открывать.

— Марик, душка, что это происходит с Лелишной? —раздался голос ее подруги, которая была так невежлива со Звягинцевым. Стриженаякошка, обмылок Дома моделей, такая же шумная, как крышка для унитаза.

Звягинцев не любил женщин Инкиного типа: узкозадая лахудра,с целым выводком серег в ушах и цепочкой на щиколотке, разбила сердце его сынаВолоди. За три месяца до смерти.

— Тише, пожалуйста, Инесса. — Они все еще стояливозле двери, и Инка не могла видеть ночных гостей Красинских.

— Спит, что ли?

— Спит, — обреченным голосом сказал Марк.

— Хотела бы я так спать… С чувством выполненного долга.

— Приходи завтра. Инка.

— Да нет, я просто хотела выяснить, с каких это пироговона меня послала сорок минут назад.

— Уходи, пожалуйста.

— Я так и знала, что ты доведешь жену до ручки своимрационализмом и миссионерским сексом, Марик, душка! Я чуть по морде от нее неполучила. А вся моя вина заключалась лишь в том, что я сходила в бар пропуститьстаканчик. А потом, когда вышла подышать свежим горным воздухом, — она мненавстречу. В совершенно невменяемом состоянии. Пронеслась мимо, как на шабаш,только метлы не хватало. Она вообще до дома добралась?..

— Да. Уходи.

— Да что с вами в самом деле?

— Это-то мы и пытаемся выяснить, — радостносообщил Инке Звягинцев, мелким бесом выпрыгнувший из-за двери.

— О! Да у вас здесь полна ж… Полна горницалюдей. — Инка, казалось, даже не удивилась столь позднему визитуЗвягинцева.

— Да вы проходите, барышня, все равно никто неспит. — Звягинцев взял на себя функции радушного хозяина.

— Ну, если вы настаиваете…

— Настаиваю.

Инка вошла в дом, поздоровалась с Натальей Владиленовной («Авы что здесь делаете, Наташа?») и устроилась в кресле. Запесоцкая заняла другоекресло, а Марк сел на кровать, рядом с женой: Ольга сразу же вцепилась в егоруку обеими руками. Звягинцеву посадочного места не хватило, но спустянесколько минут он утешился бутылкой мартини, стоявшей на каминной полке.

— Ну, — сказал Звягинцев, самым непосредственнымобразом залив в глотку мартини, — приступим к опросу свидетелей.

— А что, собственно, произошло? — Инка вскинулаброви.

— А произошло вот что, барышня. Ваша подруга сегодняночью совершила акт вандализма плюс мелкое хулиганство…

— Я бы не сказала, что хулиганство было таким ужмелким, — поправила Пал Палыча Запесоцкая и инстинктивно провела рукой полицу.

— Неважно. Вот Наталья Владиленовна утверждает, чтозастала вашу подругу, — Звягинцев кивнул в сторону Инки, — и вашужену, — далее последовал кивок в сторону Марка, — за весьмапредосудительным делом: она разбивала ледовые скульптуры самым варварскимспособом. Я сам это видел.

— Как она разбивала? — переспросила Инка.

— Нет. Последствия.

— А почему вы решили, что это именно она?

— Потому что были свидетели. Вот, Наталья Владиленовна,прошу любить и жаловать.

— Это правда? — обратилась Инка к Запесоцкой.

— К сожалению.

— Зачем, Ольга? — Вопрос подруги застал Ольгуврасплох.

Она расплакалась так отчаянно и горько, что даже Запесоцкаяпокраснела.

Сердце Звягинцева сжалось — ему совсем не нравилась этаночная история. Он никогда не был психологом, но не заметить растерянность иподавленность молодой женщины было невозможно.