Что она могла ему ответить?

Марк принялся снимать с нее вымокшую, обледеневшую одежду,расстегивать заклепки и лямки комбинезона.

— Что у тебя с руками, кара? — неожиданно спросилон.

— А что?

— Ты только посмотри!

Ольга послушно опустила голову: несколько обычно ухоженныхногтей были сломаны, повязка, прикрывавшая обожженное ребро ладони, в чем-товымазана. Марк вытряхнул из комбинезона перчатки — кожа уже оттаяла в тепле, итеперь они были полностью мокрыми. Мокрыми и грязными.

Даже шов порвался.

— Ты таскала камни, кара? Или разгребала снег? Нестоило этого делать, здесь наверняка существует штатная должностьдворника. — Даже обычное чувство юмора изменило Марку, и неудачная шуткапрозвучала как оскорбление.

— Я не знаю… Я не брала перчатки… Я… — Сухой кашельсдавил ей горло.

— Не нужно ничего говорить. Побереги себя.

— Марк. — Она со страхом посмотрела намужа. — Яне помню, как вышла из дому.

— Как это — не помнишь? Я лег в час, и ты спокойноспала…

— Я не помню. Я помню только, как… — Она почти готовабыла сказать о той неконтролируемой ярости, которую к нему испытала, но вовремяосеклась. — Ты сидел за компьютером, а потом подбросил дрова в камин…

Он недоверчиво посмотрел на нее.

— Я боюсь, Марк… Я боюсь себя… Манана…

Он сжалился над ней и погладил по голове:

— Мы же договорились — никогда к этому не возвращаться.Забыть об этом…

— А вдруг… Вдруг у меня началось то же самое?

— Бред, — решительно сказал Марк, и Ольга былаблагодарна ему за это. — Вот что, кара. Давай сейчас не будем об этом. Оставимвсе на потом, когда ты поправишься. А ты поправишься, потому что я буду рядом стобой. Хорошо?

Она кивнула.

Марк забрал у нее кружку с недопитым молоком и все равно неудержался — от мальчишеского и немного ревнивого вопроса:

— Где же ты все-таки была, кара?

— Я не помню! — Замечание Марка снова вызвалоцелый поток слез.

— Ну, успокойся.

Он прилег рядом и крепко обнял ее.

* * *

Звягинцева разбудил настойчивый стук в дверь.

Долгий, нервный и истерически-женский: мужчины никогда нестучат таким образом — подобное визгливое проявление чувств кажется имунизительным. Но именно так стучала в ванную его жена, когда он имелнеосторожность засыпать в остывающей воде после крепкой попойки.

Несколько минут Звягинцев слушал стук и рассматривал дыркуна носке: из нее торчал большой палец. «Надо бы ногти постричь», —меланхолично подумал Пал Палыч и поднес к глазам часы.

Часы показывали половину третьего.

Стало быть, без пятнадцати три, вот уже много лет его«Командирские» (подарок сына Володи с первой стипендии) исправно отставали напятнадцать минут. Ни минутой больше, ни минутой меньше. Звягинцев давносмирился с этим и даже стал находить в пятнадцатиминутном отставании скрытыйфилософский смысл: если все события в его жизни происходят с задержкой, то исмерть придет с опозданием на четверть часа.

Стук не прекращался.

Придется открыть, пока какая-нибудь фря не расцарапаланаманикюренными ногтями и без того потрепанную морду его двери.

Когда он отпер, то даже присвистнул от удивления: на порогестояла Наталья Владиленовна Запесоцкая. Вид у нее был взволнованный, иЗвягинцев грешным делом подумал, что тело Кирилла Позднякова найдено.

Или пропала так горячо любимая ею полусемейная полароиднаяфотография.

— Черт знает что происходит! — воскликнулаЗапесоцкая.

«Тут я, пожалуй, с тобой соглашусь», — подумал ПалПалыч и не удержался от зевка.

— Вот вы спите…

«И тебе советую, в бога душу мать!»

— А у вас под боком такие дела творятся! Вы отвечаетеза безопасность или нет?

— В данный момент я действительно сплю, —осторожно сказал Звягинцев. — И потому ни за чью безопасность отвечать немогу. Даже за свою собственную.

— Вы только посмотрите на это! — взвизгнулаЗапесоцкая и протянула ему нечто, что еще недавно было ее очками.

Подчиняясь напору, Звягинцев послушно взял очки и принялсяих рассматривать. Кто-то над ними хорошо потрудился, ничего не скажешь: одно изстекол было выбито, другое пошло трещинами. Кроме того, явно не хватало однойдужки.

— Я не оптик, — честно признался Звягинцев, —так что ничем помочь не могу.

— И это весь ваш ответ?!

— Ну, если вы мне объясните подробнее, что произошло…

— Вы позволите войти?

— Да, конечно.

Он впустил Запесоцкую в комнату.

— Включите свет! — потребовала она все таким жесклочным, не терпящим возражений голосом.

Только этого не хватало! Врываются посреди ночи, да ещетребуют, чтобы такой поздний визит был хорошо освещен.

Звягинцев с тоской подумал о том, что если сейчас он включитсвет, то полностью дискредитирует себя как представитель службы безопасности:пустые пивные банки у кровати, живописная группа водочных бутылок под столом,пальто и шляпа, сброшенные прямо на пол. А если еще учесть ночные тараканьирейды…

— Свет включить не могу, — мелко соврал ПалПалыч. — Лампочка перегорела.

— Впрочем, мне все равно, — неожиданно легкосогласилась Запесоцкая, — я и так ничего не вижу… Хотя бы сестьпредложите.

Звягинцев пододвинул ей стул, а сам устроился на кровати.

— Ну. Слушаю вас.

— У меня разбили очки… Мало того, что у меняастигматизм и что заказать такие очки — довольно хлопотное дело…

— У вас сколько?

— В смысле?

— У меня минус три… Мои не подойдут? — Звягинцевумел быть великодушным. — Правда, они не очень презентабельные, но напервое время бы сошли, я думаю.

— Да дело даже не в очках. А в том, что ваши богатыепостояльцы позволяют себе черт знает что! Просто ужас какой-то! И вы, какпредставитель закона, не должны это поощрять…

— Да вы расскажите все с самого начала.

— Ну хорошо… Сегодня я была в «Ричарде Бахе».

«Ничего удивительного, ты каждый день там околачиваешься,сосешь спиртное и жалуешься на свою неудавшуюся жизнь. Кстати, о спиртном…»

— Хотите пива, Наталья Владиленовна? Это сразу подниметтонус и успокоит. Вы, как я посмотрю, изрядно перенервничали…