Она отправилась на поиски лыж вместе с другими. Она не моглане пойти. Она пошла и убедилась, что это действительно кошмарный сон. Ничегобольше.

Она не кажется мне разочарованной этим. Она не казалась мнеразочарованной, даже когда говорила о пещере. Чего не скажешь обо мне. Я оченьразочарован. Тем, что одна из центральных фигур моей композиции оказаласьповрежденной. Хорошо еще, что мне быстро удалось поправить ее и снова залитьлицо подонка Кирилла льдом.

Получилось даже лучше, чем было изначально.

Получилось так хорошо, что я подумал: почему бы не покрытьвсе фигуры еще одним слоем льда? Иногда полезно делать такие вещи: материалкажется живым, и это еще больше подчеркивает прихотливость смерти.

Я должен подумать о ее разнообразии. О разнообразиивыражений ее лица.

— Кажется, я готов пересмотреть концепцию — именно Онапомогла мне в этом. Женщина, которой будет отведена центральная роль. Женщина,которой я буду поклоняться. Моя собственная женщина, я держал ее грудь, какптицу в руке.

Смерть может нести ужас. Может нести покой. А может нестилюбовь: рано или поздно мы все будем ждать своих возлюбленных в темноте ееглазниц. Именно здесь назначаются все самые главные свидания в жизни…

Я много думаю об этом в последнее время. Моя возлюбленнаябудет ждать меня. А я буду ждать Ее. И мы никогда не расстанемся.

Никогда.

"Холодно.

Боже мой, почему так холодно?

Ведь в камине всегда горит огонь, и Марк подбросил дрова —как раз перед тем, как я погрузилась в сон. Почему так холодно и почему такболит голова? И саднит рука, обожженная факелом… Да, факелом в пещере, хотяМарк попытался уверить меня в обратном. Он сказал, что я обожгла рукузажигалкой, когда пыталась прикурить сигарету у скал… Что я просто забыла обэтом.

Как я могла забыть?

И почему так холодно?

Так холодно, что даже не хочется открывать глаза. А вдруг яоткрою глаза и сразу же окажусь в той пещере, подо льдом…

Горло болит по-прежнему, даже остывший компресс его неспасает. И странная сухость во рту — почему? Я же ничего не пила, даже отмартини отказалась. Мне вообще нужно воздержаться от спиртного, так будет лучшедля всех. Так я сумею сохранить ясную голову".

…И все-таки Ольга открыла глаза. Но то, что она увидела,потрясло ее. Потрясло даже больше, чем произошедшее прошлой ночью в пещере. Какбы там ни было, люди, спрятанные во льду, не имели к ней никакого отношения.Она была лишь случайным свидетелем, не более. Теперь это каким-то страннымобразом касалось ее самой.

Ольга лежала, свернувшись клубком, прямо на снегу, недалекоот их коттеджа. Она была лишь в комбинезоне и ботинках, даже куртки на ней небыло. Она поднесла к лицу перебинтованную руку, коснулась ею волос, выбившихсяиз-под вязаной шапочки. Голову плотно стягивал обруч горнолыжных очков. Зачемей понадобились очки ночью и что она делает здесь?

Она заснула в своей кровати, а Марк все еще сидел закомпьютером. А потом подбросил дрова в камин. Тогда она испытала к немустранную, необъяснимую ненависть. Приступ испугал ее, но быстро прошел. Еще дотого, как… До чего?

Похоже, она не помнит, как заснула.

Ольга приподнялась и попыталась встать. Не так-то просто… Нетак-то просто…

Не хватало остаться здесь до утра и замерзнуть насмерть.

Спасительный дом был совсем рядом, но добраться до него небыло никакой возможности: казалось, ее собственное тело было против нее.

Ольге стало по-настоящему страшно. Даже в горах, в полномодиночестве среди скал, ее не сковывал такой ужас.

Что она делает здесь и как сюда попала?

Только Манана могла знать об этом, только Манана, еесумасшедшая мать. Перед самой смертью она несколько раз уходила из дома: отецдаже был вынужден на какое-то время оставить работу, чтобы следить за ней…Почему все эти давно забытые, задвинутые в дальний угол души подробности еенесчастного детства всплывают теперь, в точной хронологическойпоследовательности?

Потому что она — Ольга — в точной хронологическойпоследовательности повторяет все круги ада, пройденные Мананой?

Ольга тихонько заскулила и обхватила голову руками.

Очки… Почему на ней очки, почему она не помнит, какоказалась здесь? Очки мешали, сдавливали голову раскаленным обручем — и Ольгасорвала их, надеясь, что хоть так избавится от обруча. Но боль в висках непроходила.

— Марк! — неслышно позвала она. — Марк! Яздесь… Приди, пожалуйста… Забери меня отсюда…

И он как будто почувствовал движение ее почти бесплотногоголоса: дверь коттеджа распахнулась, и на пороге, в ореоле теплого домашнегосвета возникла его фигура. Несколько минут он стоял, вглядываясь в темноту.Потом сбежал вниз со ступенек и быстро пошел по протоптанной в снегу тропинке.

В противоположную от Ольги сторону.

Сейчас он скроется из виду, и Ольга останется здесь, наединес темнотой и страхом перед собственным прошлым, настоящим и будущим…

— Марк! — Она вложила в свой слабый, кажется,навсегда севший голос все отчаяние, всю муку, которую испытывала.

И он услышал ее.

Он услышал и обернулся.

— Марк! — Нужно дать ему понять, что это ненаваждение, не шепот полуночных сосен, не фальшивое пение всехдьяволов-искусителей, вместе взятых.

Ей удалось приподняться на колени в смятом ее собственнымтелом снегу.

— Марк! Пожалуйста, Марк…

Наконец-то он увидел ее беспомощную жалкую фигурку ибросился к ней.

— Кара!

— Марк! Милый. — Она зарыдала и обвила его шеюруками. — Забери меня отсюда… Забери, иначе я умру…

— Что ты здесь делаешь, кара? — Даже не выслушавбессвязные речи Ольги, он сорвал с себя куртку и укутал ею жену.

— Я… Я не знаю… Я не помню… Пожалуйста…

Стиснув зубы, он подхватил ее на руки и понес в сторонукоттеджа. Но даже его сильное, всегда уверенное в себе тело не дало Ольгеощущение безопасности.

…Спустя пять минут она уже сидела в кровати и тихо плакала.В пальцах ее была зажата кружка с обжигающе горячим молоком, но она даже незамечала жара, идущего от кружки.

— Объясни мне, пожалуйста, что произошло, кара? —в очередной раз спросил Марк, возясь с новым компрессом.

Что она могла ему ответить?

— Почему ты ушла из дому? Откуда эта жажда ночныхприключений? Разве тебе не хватило прошлой ночи? Ты же больна. Доктор сказал,что ты должна полежать хотя бы пару дней.