Новые и новые пшеничные поля проносились мимо нас, послеполуденный воздух был сладок и прохладен. Далеко в полях я видел отдельные облака пыли, поднимаемые фермерскими комбайнами. Грузовики-зерновозы стояли на стерне, ожидая, когда их наполнят пшеницей. Среди грузовиков двигались крошечные людские фигурки, комбайны пересыпали из своих бункеров зерно в грузовики, и те уезжали. Как только мы выехали из холмов, никаких ориентиров вокруг не осталось. Ни гор, ни рек — подобных Хайвудским, или Бэрз-По, или Миссури, — говорящих тебе, где ты. Даже деревьев и тех стало меньше. Иногда вдали появлялся одинокий приземистый белый дом с ветрозащитным ограждением, сараем и трактором при нем, потом, спустя какое-то время, — другой. Наверное, понять в этих местах, куда тебя занесло, можно было только по солнцу, по тому, как оно пересекает небо, ну и по приметам тебе уже знакомым: дороге, какой-нибудь длинной изгороди, господствующему направлению ветров. Но когда холмы скрылись из глаз, отыскать какую-либо центральную точку, с которой можно было бы соотнести другие, стало невозможно. Человек легко мог заблудиться здесь или сойти с ума, потому что центр находился повсюду и во всем сразу.

Милдред рассказывала мне о своем брате, Артуре Ремлингере. Он был американцем тридцати восьми лет, немалое число которых провел в Канаде, сам выбрав ее для себя. Из их семьи только он сумел поступить в колледж — собирался стать адвокатом, но по разного рода причинам учебу не завершил, а в Америке разочаровался. Жил севернее мест, по которым мы в те минуты ехали, в маленьком городке Форт-Ройал провинции Саскачеван, управлял там отелем. То, что она и он оказались по разные стороны границы, было, сказала Милдред, просто случайным стечением обстоятельств. Виделась она с ним нечасто, но считала, что это несущественно. Она любила его. По ее словам, брат согласился принять на себя заботы обо мне потому, что я американец и мне некуда податься, — ну и ей захотел сделать приятное. Занятие для меня он найдет. Своих детей у него нет, и потому со мной ему будет интересно, — и с Бернер тоже было бы, если б она не сбежала. Человек он, как я еще увижу, необычный. Развитой, умный. Находясь рядом с ним, я многое узнаю, он мне понравится.

Милдред решила выкурить еще одну сигарету и выпускала теперь из ноздрей дым, улетавший в окно. Машину она вела уже много часов — и только для того, чтобы увезти меня подальше от мест, в которых мне грозила беда. И наверняка уже сильно устала. Я пытался представить себе городок, в который мы едем, — Форт-Ройал, провинция Саскачеван. Звуки эти были чужды моему уху и оттого казались опасными. Воображение сумело нарисовать мне лишь картину окружавших нас прерий, в которых для меня места не было.

— А долго я буду жить с вашим братом? — спросил я только для того, чтобы не молчать.

Милдред выпрямилась, покрепче ухватилась за руль.

— Я не знаю, — ответила она. — Посмотрим. Только не трать время на мрачные размышления о прошлом.

Сигарета торчала из одного угла ее рта, а говорила Милдред другим.

— В твоей жизни еще много чего интересного случится, прежде чем ты умрешь. Поэтому будь повнимательнее к настоящему. Ничего не отвергай и старайся, чтобы у тебя всегда имелось что-то, от чего ты был бы не прочь отказаться. Это важно.

Ее совет не так уж и сильно отличался от того, что отец сказал Бернер и мне в день, когда мы не попали на «Ярмарку штата». Вот, значит, как думают взрослые, решил я, — хотя наша мать смотрела на мир иначе. Она-то как раз отвергала многое и принимала жизнь лишь на своих условиях. Милдред надула щеки, обмахнулась ладонью: ей было жарко в ее зеленом шелковом платье.

— То, что я сказала, имеет для тебя какой-нибудь смысл? — Она склонилась на сиденье и постучала мягким кулаком по моему колену — как люди стучатся в дверь. — Имеет? Тук-тук?

— Думаю, да, — ответил я. Хоть мне и казалось, что совершенно неважно, с чем я соглашаюсь, а с чем нет. Больше мы о моем будущем с Милдред не разговаривали.

Чарли Квотерс слез с крыла своего грузовичка, держа в руке маленькую жестяную банку, наполненную, как я узнал позже, пивом и кубиками льда. Он дожидался нас в городке Мейпл-Крик, чтобы отвезти меня и Бернер к брату Милдред. Чарли — правая рука брата, объяснила мне дорогой Милдред, и ей он не нравится. Он метис, человек сомнительный. Милдред собиралась, передав ему меня, вернуться в Грейт-Фолс через Летбридж, город в провинции Альберта, чтобы не пересекать границу в прежнем месте. Американский пограничник приглядывался к нам, когда мы въезжали в Канаду. Ему может показаться странным, что в Америку она возвращается одна.

Чарли Квотерс поставил банку на капот грузовичка, подошел к окошку Милдред и облокотился о его край. Окинул меня взглядом, раздвинув в недружелюбной улыбке широкие губы. Я неотрывно смотрел на запад, на перистые облачка, — небо за ними было пурпурным, золотым, ярко-зеленым, наливавшимся синевой лишь в самой вышине. Я старался не показать, что мне страшно, а страшно мне было.

Милдред оттолкнула его локоть ладонью. В нос мне ударил исходивший от него — от одежды и, может быть, от волос — странный, кисло-сладкий запах. Роста он был небольшого, широкогрудый, плотный и мускулистый, со слишком большой головой. Брезентовые штаны, коричневые и грязные, заправленные в черные резиновые сапоги, лиловая фланелевая рубашка, драная — локти наружу, нагрудный карман оторван. Черные сальные волосы, заколотые сзади женской стразовой пряжкой, узкие голубые глаза и крупные уши. Неприятная улыбка, выставлявшая напоказ все до единого зубы — большие, желтые. Он походил на гнома. Я видел картинку в томе Всемирной энциклопедии (оставшемся в Грейт-Фолсе). Конечно, ростом он был повыше гнома, но зато имел ноги колесом. И казался самоуверенным и грубым, а я слышал, что гномы как раз такие.

Он просунул руку в машину, выдернул из лежавшей на приборной доске пачки «Тарейтон» сигарету и сунул ее себе за ухо.

— Я думал, груз поступит в двух упаковках. — Он снова осклабился на меня, будто знал, что обозначение «груз» мне не понравится.

Говорил он, словно бил короткими очередями из автомата.

Милдред ответила резко:

— Твое дело позаботиться об этой упаковке. Иначе я вернусь и тебе придется несладко.

Чарли продолжал ухмыляться, Милдред пришлось еще раз столкнуть его локоть с края окошка. Я подумал: возможно, его усеченные фразы — это такая канадская манера вести разговор.

— Поесть оно должно? — спросил Чарли.

— Нет, — ответила Милдред. — Просто доставь его на место и уложи спать.

Двое крупных мужчин в полукомбинезонах и соломенных фермерских шляпах вышли из стоявшего на другой стороне улицы отеля. Город казался пустым, улицу рассекали закатные тени. Вывеска над парадной дверью отеля сообщала: «КОММЕРЧЕСКИЙ». Когда мужчины открыли дверь, я увидел за нею низко висящие лампы. Мужчины постояли на тротуаре, глядя на нас и беседуя. Один сказал что-то смешное, другой засмеялся, после чего они разошлись по своим пикапам, отъехали от бордюра и медленно покатили в разных направлениях. Тоже канадцы.