Я призвал ветер, и он крутился поблизости, готовый в любой момент помочь. Стихия не смогла бы разом погасить магический огонь, но выступить подручным — легко. Я не отступал от Мэд ни на шаг, не давал к ней приблизиться никому, пока она лечила мальчика.

Когда маг отозвал меня в сторону, я оставил стихию сторожевым псом около Мэд. Не хотелось отходить до зуда под лопатками, но нужно было раскрыть их план.

«Раскусил-таки?» — спрашивал подозрительный взгляд боевого мага. Уйти дальше порога я отказался.

— Что у вас случилось? — спросил, а сам увидел, как мать спасенного пацаненка вдруг толкнула Мэд в огонь.

Стихия тут же закрутилась в смерче, поддерживая мою имби, но неожиданно в земляном полу засветились фиолетовым камни-артефакты, гася магию. Мощнейшие, потому что погасить мою стихию сейчас мог только редкий артефакт. Редкий и жутко дорогой.

Мэд оказалась без поддержки моей стихии, и ее нога в поисках опоры ступила в огонь. Платье сожралось до колен, кожа пошла серым, как ее руки в полете при моем ранении. Заявила о себе кровь ракхов. А следом мои чешуйки по приказу раскрылись и закрыли ноги имби, защищая от пламени. Хотя бы так, пока я не могу двинуться с места.

Артефакты горели ярче, стараясь задавить мою магию, даже потрескались от усилий сдержать моего зверя. Из фиолетовых они вдруг стали иссиня-черными. Такие я видел только однажды — в королевской сокровищнице.

Я призвал всю магию, что у меня была, и сумел материализовать хвост. Выцепил Мэделин из огня и притянул к себе, облегченно ткнувшись носом в ее макушку и крепко сжав в объятиях.

И ту же огонь засосало в образовавшуюся в очаге воронку, а потом она громко схлопнулась.

— Проклятые древние! — Мать обняла вылеченного, но все еще пребывающего без сознания сына, высоко подняла портальный камень и исчезла.

А вот боевой маг не успел никуда уйти. Так как он стоял на пороге, где мою стихию не могли остановить сильные артефакты в доме, я поймал его в воздушную ловушку и сдавил.

Глава 23

Я так соскучилась по своей сумасшедшей семье! Но как им показаться, отливая серым и сверкая перламутром? Да еще с когтями? Я, кто мечтал возродить заповедник, а вместо этого визуально одичал? Представляю, что скажет папа, когда увидит!

Поэтому было решено, что показываться семье рано, а вот привести маму — в самый раз. Я просила Райяна подождать до утра, но он не хотел терять ни минуты — боялся, что со мной происходит что-то плохое.

А я прислушивалась к себе и точно могла сказать — ничего подобного. Я прекрасно себя чувствовала. Разве что чуть-чуть зажемчужилась.

Анна-Мария Веджвуд застыла, когда увидела меня. К тому моменту мои ноги и руки до шеи все блестели бледно-серым, словно меня посыпали россыпью магических серебристых искр. Я встретила маму, выйдя из-за рабочего стола, заваленного книгами с малейшим упоминанием о ракхах.

Мама оказалась рядом со мной в одно мгновение, взяла за руки, внимательно осмотрела ногти и кожу с выражением едва сдерживаемой радости на лице.

— Что со мной?

— Где ты была? Что случилось? Столкнулась с кем-нибудь? — засыпала меня вопросами она.

Я первый раз слышала, чтобы она говорила так быстро, буквально скороговоркой. Райян застыл за ней настороженным коршуном.

Беспокоить ее лишний раз не хотелось, но мама выглядела подозрительно взбудораженной.

— Чуть не угодила… — начала я, но Райян вдруг громко перебил:

— Матушка, простите. Скажите сначала: нам следует беспокоиться? Что с Мэд?

Анна-Мария Веджвуд с волнением посмотрела на меня, сжав мои руки в своих.

— Это хорошо, это очень хорошо, — сказала она, а потом, покусав губы и с сомнением покосившись на Райяна, ответила мне: — Тебя ищет родная кровь, Мэд. Скоро мы найдем твоего брата!

И вдруг отпустила мои руки, закружилась по пятачку и грациозно присела на софу. На софу, где до сих пор спал Шэн, которого маменька на радостях не заметила.

— Э-э-эк, — захрипел друг, мгновенно открыв глаза.

Ставлю заповедник: маман еще ни разу не оказывалась в таком положении!

Крыша вдруг содрогнулась, будто в нее врезался метеорит. Дом возмущенно зазвенел стеклами, захлопал дверьми, но шум на крыше не стих. Если это и осколок с неба, то очень подвижный!

Мы все выскочили наружу, даже шатающийся Шэн, чтобы посмотреть, что случилось.

— Может, Эш резвится? — припомнила я блудного дракончика, который совершенно бессовестно загулял.

Но стоило поднять взгляд, как стало понятно, что все гораздо серьезней. Это, безусловно, был мой Эш! Вот только он сцепился с другим драконом не на жизнь, а на смерть. Рычание, шипение, а потом вдруг они скрутились в клубок и скатились с крыши, брякнувшись на землю. От удара разлетелись в стороны, словно две половинки арбуза, и мигом припали на лапы, глядя друг на друга.

— Тот самый зеленый дракон! — Я подбежала к Эшу и обхватила его шею руками. Когда он успел так вымахать?

— Это он, да! — подтвердил Шэн. — Он меня укусил.

А мама вдруг кинулась к зеленышу, обхватила его морду руками и всмотрелась в глаза.

— Это же не твой, Мэд? Не ты его сделала? — Голос Анны-Марии дрожал от радостных ноток.

— Матушка, вы видите черные глаза создания? Медленно отпустите морду хищника, опустите взгляд и отступайте, я прикрою. — Райян оказался рядом с мамой.

— Он мне не навредит. Должно быть, это его рук дело. — Мама улыбалась.

— Черные глаза видите? Его создатель убивал.

— Моему сыну тяжело жилось без меня, — опустила голову мама и прижалась к ошарашенной зеленой драконьей морде.

Я испытывала странные эмоции. Разочарование, боль, подозрение, сочувствие, но ни капли радости. Если этого дракона сделал мой старший брат, то он убивал.

— Мам, отпусти его.

— Ни за что. Скоро придет его хозяин.

Я задумчиво посмотрела на зеленыша.

— Раньше он не мог пройти в заповедник.

— Видимо, поэтому и сцепился с Эшем. — Райян встал рядом со мной, поняв, что с мамой разговаривать сейчас бесполезно. Однако я видела, как стихия колыхала полы маминого платья, готовая в любой момент прийти на выручку. Она же кружилась вокруг зеленой драконьей морды, чтобы в случае опасности захлопнуть пасть.

Зеленый дракон неожиданно мило уркнул и потерся о мамину щеку, отчего та окончательно размякла.

— Ты ж моя прелесть!

Да она даже мне такого не говорила!

Вдруг зеленыш поднял крылья и обнял ее.

Ну все, маму можно уносить — она стала лужицей. Жидкость полилась из глаз, называемая слезами то ли счастья, то ли тоски.