– Да не за что. Мы потом закажем стейк. Не хочешь бокал вина? – Она кивнула, и он открыл бутылку и налил им по бокалу. Протянув ей бокал, он сказал тост: – Счастливого Неблагодарения.

У Эллы вырвался жидкий смешок:

– Счастливого Не-благодарения.

Дэмьен устроился на маленьком диванчике и похлопал по подушке, приглашая ее присоединиться к нему. Он укрыл их пледом и обнял ее за плечи. Какое-то время они просто пили вино и смотрели на снег за окном. Она понимала, что он ждет, чтобы она рассказала, почему не празднует этот день, и любила его еще больше за то, что он не настаивал. Но она была готова рассказать.

– Я не очень многое помню про своих родителей, в основном то, что мне рассказывала тетя Кейти. Но я помню, что они много ссорились. Ну, мама кричала. Папа просто слушал. Тетя говорила, что он любил маму больше всего на свете и был готов на все, чтобы она была счастлива. Неважно. Мама забеременела в старшем классе школы. Ее родители хотели, чтобы она сделала аборт, и угрожали отдать деньги на университет, которые они скопили, на благотворительность.

– Я полагаю, судя по тому, что ты здесь, какой-то благотворительный фонд таки получил немалое пожертвование, – Дэмьен стиснул ее плечо.

– Ну да. И мама только усугубила положение, выйдя за папу замуж. Родители отказались от нее.

– Ох.

– Тетя Кейти думала, что маме без них было даже лучше. Они были несимпатичные люди. Но мама тяжело это переживала. Я думаю, даже если она и правда сначала любила отца, потом он стал ее раздражать.

– Мне было шесть. А Эндрю четыре. В тот год мы приехали на День благодарения к тете Кейти, как всегда. Она вырастила отца, когда умерли его родители. Но в тот год мои родители весь день пили, и тетушка тоже. Она заснула еще до нашего отъезда. Иначе, я думаю, она бы уговорила родителей остаться и переночевать.

– Весь день мы играли в разные игры, и родители по крайней мере вели себя друг с другом нормально. Я помню, мы все впятером играли в шарады. Это было здорово. Но чем больше они пили, тем больше мама злилась. Когда мы садились в машину, оба были не в себе, и мама говорила про отца всякие гадости.

– Он сел за руль пьяным с двумя детьми в машине? – Дэмьен был потрясен.

Элла кивнула:

– Это было не в первый раз, но я думаю, что в ту ночь он хотел как можно быстрее доехать домой и заснуть, чтобы не слушать больше мою мать. – Она замолчала и отхлебнула вина. Жидкое мужество.

Дэмьен погладил ее по спине. Она слабо улыбнулась ему.

– Это не так-то просто.

– Можешь не рассказывать все, если не хочешь. Это подождет.

Она помотала головой.

– Нет, я хочу. – Отхлебнув еще вина, она опустила бокал. – Мама была такая гадкая, но, думаю, отец все равно верил, что она любит его. Или так, или надеялся, что потом сможет полюбить снова. Но – и я отчетливо помню это – по дороге домой она закричала, что хочет развестись с ним. Что никогда не любила его, даже с самого начала, и что вышла за него замуж только назло своим родителям. Не знаю, было ли это правдой, или она сказала так от злости, но это сломало его. Он стал плакать, и машина завиляла по дороге. Мы с Эндрю закричали. Там на шоссе были дорожные работы, и я не знаю, случайно или нарочно, но он направил машину прямо на стоящий на обочине дорожный каток. Последнее, что я помню, – это скрежет металла и осколки стекла. И валки катка. Я помню. Машина налетела на них, и они раздавили родителей.

Дэмьен в ужасе смотрел на нее.

– Черт меня побери.

– Ну да, вот и все.

Дэмьен крепко обнял ее.

– Как ужасно, что тебе пришлось это вынести.

– Да. Вот почему меня тошнит от индейки. Этот запах всегда будит воспоминания об аварии.

– Могу себе представить.

– Знаешь, я думаю, хорошо, что мы не хотим детей. Они бы хотели отмечать День благодарения. – Элла пыталась шутить, но эта шутка только сильнее огорчила ее.

– Будут у нас дети или нет, мы не обязаны отмечать то, что ты не хочешь отмечать, – решительно сказал Дэмьен.

Они посидели молча, погруженные каждый в свои мысли, и вдруг Элла нерешительно произнесла:

– Я виню мою мать.

– В чем?

– В их смерти. Я думаю, она могла бы не говорить отцу, что хочет развода. Могла бы не вдаваться во все это, насчет того, что не любит его. Она была честнее, чем нужно. Если бы не это, они до сих пор были бы живы. Ее признание убило его и в конечном счете их обоих.

Дэмьен странно посмотрел на нее.

– Что? – спросила она.

– Когда ты рассказывала про Грейс, ты сказала нечто похожее. Что ты винишь в ее самоубийстве ее отца. Если бы он не признался в своей измене, ее родители не развелись бы и Грейс не убила бы себя.

– Да, я так считаю.

– Хмм, – он потер подбородок. – А про нас ты тоже так думаешь?

– В смысле?

– Думаешь ли ты, что есть вещи, о которых лучше не говорить друг другу?

У Эллы заныло в груди, но она улыбнулась.

– Дэмьен, ты что-то скрываешь от меня?

Он смотрел на бокал в своей руке.

– Ничего существенного.

Она толкнула его плечом:

– Хочешь сказать, ты тоже ненавидишь индейку?

Он рассмеялся:

– Нет.

Элла внутренне усмехнулась. Она думала о единственной вещи, которую хотела почти так же сильно, как быть с Дэмьеном. О маленькой девочке. Подняв его руку к губам, она поцеловала его запястье, раскрыв губы. Затем поглядела ему в глаза.

– Если есть что-то, что может разрушить наш брак, то нет, я бы не хотела обсуждать это. Будет ужасно, если мы не договоримся. Дэмьен. Я хочу провести с тобой всю свою жизнь.

– Я тоже.

Элла проснулась в полдень с мечтой о кофе и оладьях, политых кленовым сиропом. В высоком весеннем небе сияло солнце. Если бы она встала и выглянула в окно, она увидела бы белые паруса на голубом зеркале залива. Все тело блаженно ныло после вчерашних упражнений с Дэмьеном, и, перевернувшись и зарываясь под одеяло, она подумала, что было бы прекрасно провести так весь день. Она потянулась. В теле отозвалось возбуждение. Запах Дэмьена тоже возбуждал.

Элла протянула руку через постель. Сторона Дэмьена была пустой. Зная его, можно было предположить, что он давно встал. Может быть, даже ушел на пробежку.

Она села в постели и вздрогнула, внезапно увидев, что Дэмьен сидит в угловом кресле, полностью одетый, в потертых джинсах и синей майке, с влажными после душа волосами. Он смотрел на нее с застывшим выражением лица. Под тяжестью этого взгляда ей стало неуютно, и она повыше натянула на себя одеяло.