– Я понял, понял. Камеры наблюдения там есть?

– Только на въезде. – Виктор вздохнул. – Мы отсмотрели записи, нашли все машины, которые въезжали и выезжали в интересующий нас период, их оказалось немного, мы установили и проверили владельцев, ничего. Кроме вот этого фургона. Небольшой микроавтобус, темного цвета, номера краденые, водителя не видно. Крыло над левым задним фонарем смято.

– Цвет не выяснили?

– Он может быть любой – черный, синий, коричневый, зеленый или даже бордовый, камера черно-белая, самая простая. Внутри парковки камер нет. Вполне возможно, что труп привезли и выгрузили в багажник машины Тины на этом фургоне.

– Возможно. – Бережной покачал головой. – Зачем труп оставили в ее машине? Могли бы сбросить где-нибудь, но нет – он хотел, чтоб тело нашли, и нашла его Тина. Что-то мы упускаем во всем этом, Витя, что-то упускаем, понимаешь?

– Я думаю об этом, Андрей Михайлович. – Виктор пожал плечами. – Но оно вообще не клеится, никак. Так, кусок отсюда, кусок оттуда…

– Нет, Витя, в этом деле есть нечто, что объединяет все эти убийства и прочие события, просто мы пока не знаем, что это. – Бережной снова взялся пересматривать фотографии. – Пусть Семенов, как только найдет Гостищева, везет его сюда, нужно допросить его. Уж он-то знает, кто велел ему сфабриковать улики, а заодно расскажет нам, что за фокус он проделал с телом Анны Штерн.

– Да, я сейчас ему…

Зазвонил телефон, и Виктор поспешно схватил трубку, какое-то время слушал голос Семенова, потом, покосившись на Бережного, сказал:

– Вези его к Андрею Михайловичу, мы тут у него.

Спрятав трубку в карман, он поднял взгляд на Бережного.

– Гостищев умер полгода назад. – Виктор понимал, что новости странные, но сказать должен был. – Но перед смертью он оставил своей сестре пакет и велел отдать его, когда за ним придут из полиции, но только отдать не просто кому попало, а генералу Бережному. Он знал, кто сейчас возглавляет полицию Александровска, и оставил пакет на ваше имя. Странно все это.

– Ну, что же. – Бережной пожал плечами. – Человек всю жизнь был в системе, и неудивительно, что, даже будучи на пенсии, знал, кто возглавляет полицию города. Странно другое: он точно знал, что рано или поздно, а это старое дело всплывет. Он нам улики сохранил, визитку оставил – и умирая, думал о том, что умирает, не дождавшись нужного разговора. Значит, это дело тревожило его, понимаешь? Человек ушел, думая о деле, которое осталось нераскрытым много лет назад, причем осталось таковым отчасти с его помощью, и это его угнетало.

– Так раскроем теперь, раз уж взялись. Чтоб… это… его душа успокоилась.

Виктор смущенно заерзал и уткнулся в папку с документами. Все разговоры о душе и прочих таких материях он считал слюнтяйством, кликушеством и манипуляциями. Не то чтоб он не верил в наличие души, или чего-то в этом роде – он видел смерть, и случалось, что видел, как из глаз исчезает жизнь – видимо, что-то все-таки было в этих разговорах о душе, но сам он об этом категорически ни с кем не беседовал, считая такие разговоры неуместными.

Но не сейчас. Что бы ни сделал когда-то Иван Сергеевич Гостищев, он, даже умирая, беспокоился из-за этого, и если все-таки насчет души и прочего правда, то он вряд ли обрел покой. Или же ничего Там нет, но тогда просто жаль старика, который остаток своих дней терзался тем, что помогал преступникам. Или же что-то есть на Той стороне, но там всем на все плевать.

Но это сейчас неважно, важен пакет, который оставил для них старик-патологоанатом. Убийца вряд ли мог предположить такой поворот, и Виктор злорадно прищурился – погоди, парень, доберемся до тебя, то-то ты удивишься, думаешь, что всех вокруг пальца обвел, а мы тебя за задницу возьмем, и уж тогда-то я с тебя спрошу и за Реутова, и за Петровича, и за Тину, собственно, – потому что жаль ее, дуру неприкаянную.

– Давай пока чаю попьем. – Бережной откинулся в кресле и устало потер переносицу. – Поставь чайник, что ли. В холодильнике бутерброды есть.

* * *

Тина устала. Конечно, если бы не Бережной и не майор Васильев, она бы до сих пор, наверное, сидела в полиции, доказывая, что понятия не имеет, как тело Елены Игоревны оказалось в багажнике ее машины, но благодаря генералу у нее взяли показания и отпустили, и даже машину обещали вернуть в целости совсем скоро. Правда, после того как в багажнике обнаружился труп, Василиса вряд ли захочет в нее сесть.

Смерть Елены Игоревны была такой же нелепой и нелогичной, как смерть Семена и Милы Леонтьевой. Тина представить себе не могла, кому понадобилось убивать безобидную Елену Игоревну и таким странным способом прятать тело.

Тина прислушалась к дыханию Василисы – Диана была вынуждена дать ей каких-то капель, и Василиса мигом уснула, а вот Тина от капель наотрез отказалась. Она безотчетно боялась лекарств и принимала их совсем уж в крайних случаях, как при давешнем бронхите, а этот случай крайним не был, нужно просто успокоиться и все обдумать.

Выбравшись из комнаты, Тина пошлепала на кухню. Ей нравилось, что из-за фонарей, горящих внизу, ночью в квартире никогда не бывает настолько темно, и можно не включать свет. Желтоватые полосы на стенах и потолке делали передвижение по квартире вполне комфортным, и Тина, никого не разбудив, добралась до кухни. Там была вода в чайнике и круглый коврик в обеденной зоне. Напившись воды, Тина уселась посреди коврика, положив руки на колени.

Нужно просто представить, что вокруг ничего нет. Она одна в капсуле, которая летит сквозь космос, и капсула эта из прочного материала, который не сгорит даже в центре Солнца, ему не страшны ни астероиды, ни черные дыры – она в безопасности. И звучит музыка – это Элвис, он тоже путешествует с ней по Вселенной. Иногда Тина думает о том, что если инопланетяне, например, спросят у нее, что же создали люди ценного и достойного жизни, она сможет им сказать: музыку. Потому что города разрушаются, исчезают улицы, разбивается посуда, горят книги – но музыка живет внутри каждого, кто соприкоснулся с ней, так или иначе. Колыбельная, которую пела мать, – самая первая мелодия, которая навсегда оставляет сердце открытым для музыки, созданной для того, чтобы увековечить человечество. Смех, радость, смерть или тоска – все это сохранит только музыка, потому что лишь она не разрушается и не умирает вместе с людьми, и пока на свете остается хоть один человек, музыка тоже остается.

Для Тины музыка стала тем спасательным кругом, за который она смогла уцепиться в те дни, когда ее душа блуждала во тьме. Она просто включила в голове пластинку, и заиграл рояль, потом вступила скрипка… Позже ее внутренняя фонотека пополнялась, ей не нужны были приспособления, чтобы слушать музыку, она просто звучала в голове, и все плохое, что было вне ее капсулы и музыки, звучащей в пустоте, не существовало. Она ничего не видела и не слышала, она слушала только музыку, а вокруг была пустота. И все, что кажется существующим, на самом деле вполне может оказаться ненастоящим, а настоящий только этот момент, и нет ни времени, нет никого и ничего, есть только она и голос Элвиса, звучащий в ее голове.