– Не богохульствуйте!

– Кроме того, я понял, что просто не могу без вас, – Арман присел на камень напротив девушки и попытался поймать ее взгляд.

– И почему же, позвольте узнать, вы не можете без меня обойтись?

– Наверное, потому, что люблю вас…

Эмильенна отняла руки от лица и изумленно уставилась на молодого человека.

−

Но это невозможно!

– Поверьте, и я так думал. Помнится, мы пришли к выводу, что я в принципе не способен любить. Однако я не в силах иначе объяснить природу тех чувств, что испытываю к вам.

Эмили все так же молча смотрела на Армана, а он продолжал.

– Я сам долго не верил в это, и всеми силами отрицал. Но месяца, проведенного в разлуке с вами, было достаточно, чтобы окончательно убедиться в том, что я люблю вас, Эмильенна.

– Но почему меня? – девушка выглядела искренне удивленной. – Ведь в вашей жизни было так много женщин…

– Не перестарайтесь со смирением! – Ламерти почти зло оборвал ее. – Вы прекрасно знаете, какие достоинства отличают вас от других женщин. Впрочем, если вам это польстит, я лишний раз их перечислю. Вы, безусловно, красивы, но это не главное…

– Неужели? – недоверчиво поинтересовалась Эмили.

– Не стану скрывать, будь вы дурны собой, все прочие ваши качества не пересилили бы этого недостатка в моих глазах. В то же время, красивых женщин много, но среди них я не знал ни одной, кто мог бы сравниться с вами. Вы умны, бесстрашны, добры, благородны…

– С каких это пор доброта и благородство стали в ваших глазах достоинствами? – может, сейчас и не совсем уместно было язвить, но, внезапно осознав свою власть над этим человеком, девушка не могла удержаться, чтобы хоть немного не помучить его.

– С тех самых пор, как вы решились пожертвовать собой ради меня, явившись в комендатуру. Я причинил вам столько зла, а вы пришли и были готовы выкупить мою жизнь ценой своей. Весь этот месяц, не видя вас, я постоянно думал об этом. Мне никогда не понять вас. То, что вы сделали, представляется величайшей глупостью… Но глупость эта была совершена ради меня, а я, как существо чрезвычайно самолюбивое, не могу не оценить подобного жеста. Скорее всего, сей безумный, алогичный поступок и переплавил хаос моих противоречивых чувств к вам – в любовь.

– То есть, вы полюбили меня потому, что была готова умереть ради вас? – Эмили была непритворно удивлена. – Но разве вы не сделали прежде того же самого для меня?

– Приятно, что вы об этом помните! – на лице Армана появилась самодовольная улыбка. – В свете этого, позволено ли мне будет поинтересоваться, что вы испытываете ко мне? Нет, не подумайте, что я рассчитываю на немедленное ответное признание в любви, но ни за что не поверю, что я вам безразличен.

– Вы мне не безразличны, – медленно начала девушка. – Но я сама не знаю, что чувствую. Не знаю! Если вы в течение этого месяца только и делали, что разбирались в своих чувствах ко мне, то я, если помните, привыкала к мысли об отречении от мира, старалась найти в себе призвание к монашеской жизни и искоренить все земные страсти. А потом внезапно являетесь вы, травите меня снотворным, тащите сюда и заявляете, что любите. И после всего этого, еще и требуете отчета в моих чувствах к вам!

Бросая Арману все эти упреки, девушка сама наконец осознала, сколько всего на нее навалилось. За эти несколько часов она так много пережила, что чувствовала себя совершенно измотанной физически и духовно. Эмоции, переполнявшие ее, внезапно обратились в поток слез, которые Эмили была не в силах унять, даже если бы захотела. Но она и не пыталась, прагматично рассудив, что лучше уж слезы, чем объяснения с Ламерти.

– Вы плачете?! – казалось Арман был искренне удивлен.

Девушка поспешно отвернулась. Однако Ламерти развернул ее лицо к себе, и медленно провел большим пальцем по щеке, стирая слезу.

– Ты ведь никогда не плакала! Ни разу со времени нашего знакомства! Даже тогда, в первый день, и потом, когда я грозился тебя убить, – Арман машинально продолжал вытирать слезы, текущие по лицу Эмили.

Эмильенна ничего на это не отвечала, ей совсем не хотелось говорить. Любые разговоры сейчас лишь еще больше запутали бы ситуацию, а слезы, напротив, приносили облегчение. Ламерти, не раз наблюдавший плачущих женщин, как правило, находил их жалкими и достойными презрения. И впервые в жизни женские слезы смутили его и вызвали желание утешить. Не обращая внимания на слабое сопротивление Эмили, Арман прижал ее головку к своей груди. Ощутив под рукой грубое сукно черного монашеского покрывала, он с силой и злостью рванул ткань, сорвав с девушки вместе с покрывалом белую барбетту. Строгой укладке Эмильенны также был причинен непоправимый ущерб, и ее волосы, освобожденные от гнета шпилек и уборов, шелковистыми волнами рассыпались по плечам и спине.

– К черту ваши монашеские тряпки! – Ламерти исступленно гладил светлые пряди, отливающие серебром в призрачном ночном свете.

– Ну вот, – Эмильенна слабо улыбнулась между всхлипываниями. – Вы превратили мою прическу в какой-то кошмар. Сейчас заставлю вас ползать в темноте и искать выпавшие шпильки.

– И не подумаю, – отмахнулся Арман, обрадованный тем, что девушка снова шутит. – Когда приедем в ближайший город, в первой же лавке можете накупить себе столько шпилек, гребней и косынок, сколько пожелаете. А заодно стоит приобрести вам пристойное платье.

– Какая щедрость! – Эмили отстранилась, обрадованная поводом сменить тему. – А деньги откуда, можно поинтересоваться? Я припоминаю обстоятельства, при которых вы покидали комендатуру. Если вам при этом еще удалось захватить с собой свое имущество, то я просто преклоняюсь перед подобной предусмотрительностью.

– Нет, все, что я прихватил из замка, осталось в Суарсоне. Но, как я упоминал, мои средства разбросаны по разным банкам, большей частью, за границей, но кое-что есть и во Франции. С помощью Аделины я забрал свой вклад из банка в Эври. Деньги небольшие, но, надеюсь, на путешествие до Англии хватит. Кстати, а что сталось с теми деньгами и побрякушками, которые я отдал вам? Вы потратили их на эти соблазнительные наряды? – Арман кивнул на широкое черное платье послушницы и валяющийся на земле головной убор.

– Ваши деньги и драгоценности в полной сохранности, лежат у меня в келье. Если вам угодно, можем сходить за сумкой. Тут ведь совсем недалеко, как вы сами изволили заметить.

– Как-нибудь обойдусь, – усмехнулся Ламерти. – Считайте эту сумму моим выкупом монастырю за ваше похищение. Немного жалко маменькиных рубинов, я бы предпочел отдать их вам. Хотя, рубины – не ваши камни.

– Не мои, во всех смыслах этого слова, – согласилась Эмильенна. – Вам, наверное, жаль потерять все драгоценности матери?

– Не особо, – Арман пожал плечами. – Я забрал их из замка с тем, чтобы обратить в деньги, ну и для того, чтобы они не достались этим стервятникам из Комитета. Я не питаю нежных сыновьих чувств к мадам де Ламерти, да и вкус маменьки не слишком одобряю. Ее драгоценности, по большей части, кажутся мне слишком массивными и вычурными. Кроме того, как уже было сказано, вам эти украшения вряд ли подойдут.