– Вы говорите так, словно я на них претендую! – возмутилась девушка.

– Ваш камень – сапфир, – продолжал молодой человек, не обращая внимания на реплику Эмили. – Я заказал бы для вас изящный гарнитур из сапфиров с бриллиантами, или из голубых топазов, в обрамлении жемчуга. Эта прелестная шейка заслуживает только самых изысканных драгоценностей, – при этих словах Арман нежно провел пальцами по шее Эмили.

Девушка тут же отскочила, как ужаленная.

– Эта прелестная шейка, по мнению ваших друзей из Комитета, заслуживает только гильотины! – ее издевательский тон был призван развеять чересчур романтичный настрой Ламерти.

– Именно поэтому я должен увезти вас, как можно скорее и как можно дальше отсюда, – тон его стал деловым и решительным. – Думаю, нет смысла медлить и ждать рассвета. Сядем на коня, и к утру между нами и этим местом будут мили.

– На коня? – удивилась Эмильенна.

– Да, – кивнул Арман. – Тем более, что он привязан тут неподалеку. Я заранее позаботился обо всем. Пойдемте же!

Несмотря на готовность своего спутника немедленно тронуться в путь, Эмили медлила. Неужели сейчас она позволит этому человеку увезти ее отсюда навсегда? А ведь монастырь, где она собиралась провести остаток своих дней, здесь, совсем рядом. Долгие недели девушка старательно меняла образ мыслей, отрешаясь от всего земного, и вот теперь, по милости Ламерти, ей нужно заново привыкать к мирской жизни. А хочет ли она этого? Не то, чтобы Эмильенна так уж жаждала стать монахиней, скорее такое решение было продиктовано обстоятельствами, но ее просто бесило, что Арман распоряжается ее жизнью, не спрашивая ее мнения на этот счет.

– А если я скажу, что хочу остаться в монастыре? – скрестив руки на груди, поинтересовалась она, испытующе глядя на молодого человека.

– Ты можешь говорить, что угодно и хотеть чего угодно, любовь моя, но, в конечном итоге, все будет по-моему.

– Так вот, значит, чего стоят все ваши слова о любви! – в голосе Эмильенны зазвенели гневные нотки. – Вы говорите, что любите, но, по-прежнему, относитесь ко мне как к собственности или игрушке!

– А ты и есть моя собственность и моя игрушка, – Арман спокойно выдержал ее гнев, ни капли не смутившись.

– Так значит ничего не изменилось? – с горечью воскликнула девушка.

– Именно так, – Ламерти кивнул, подтверждая справедливость ее упреков. – Почти ничего. Просто теперь ты – бесценная собственность и любимая игрушка.

Чувство злой обиды захлестнуло девушку, но, зная Ламерти, Эмили понимала, что спорить с ним или упрекать совершенно бессмысленно и бесполезно. Она, без сопротивления, позволила молодому человеку увести себя, усадить на коня и в течение всей ночи, пока они ехали, не проронила ни слова. Кроме гордого молчаливого презрения, она ничем не могла отомстить Арману. Хотя, скорее всего, его это ничуть не трогает. Вот если бы он на самом деле любил…

И как могла она хоть на миг поверить его словам? Ламерти – это Ламерти, и ничего его не изменит. Скорее всего, сам-то он верит в то, что любит ее. Просто он понятия не имеет, что такое любить на самом деле! Арман, наверняка, и в мыслях не допускает, что ставить интересы любимого существа превыше собственных – суть истинной любви. Он даже не потрудился скрыть, как мало для него значат ее желания! Возможно, он готов отдать за нее жизнь, но не уступит ей даже в малости, если это будет противоречить его намерениям или прихотям.

Все это совершенно очевидно и тем глупее она была, решив, что любима. Эмильена укоряла себя за то, что зная Ламерти, на какое-то мгновение поверила, что он способен на настоящее чувство, и что теперь между ними все может быть иначе. Хуже всего было осознание того, что признание Армана пришлось ей по вкусу, порадовало ее! И дело было не только в осознании неожиданного господства над этим гордым и самовлюбленным мужчиной, и возможности отыграться за время его власти над нею. Слова Армана тронули ее сердце. И даже его безумный поступок в свете любви показался ей чуть ли не оправданным. К счастью, Ламерти поспешил разочаровать девушку в силе своих чувств, иначе ее собственные были бы под угрозой.

Так или иначе, Арман опять добился своего, а Эмильенне оставалось лишь обиженно безмолвствовать. Через какое-то время молчание прискучило Ламерти и он обратился к спутнице:

– Как долго вы собираетесь дуться? Я, право, не сделал ничего дурного. Напротив, спас вас от пожизненного заточения в монастыре. Никогда ранее, за все время нашего знакомства, вы не проявляли склонности к духовной стезе, поэтому бесполезно убеждать меня, что я лишил вас смысла жизни.

Расчет Ламерти оправдался, девушку задели его слова об отсутствии у нее призвания к монашеству, и она была вынуждена прервать затянувшееся молчание, чтобы возразить.

– А с чего вы взяли, что я стала бы делиться с вами своими мыслями относительно духовной жизни? Обстоятельства нашего, как вы изволили выразиться, знакомства крайне мало способствовали откровенности с моей стороны. Вы – последний человек, которому я решилась бы поведать о желании уйти от мира и служить Господу.

– Да не было у вас никогда такого желания! – раздраженно парировал Ламерти. – Вы даже в худшие моменты своей жизни грезили скорее о смерти и гильотине, чем о келье и монашеском покрывале. Так что можете сколько угодно изображать из себя смертельно оскорбленную Христову невесту, которую лишили благостной возможности провести жизнь в заточении, тоске и молитвах, но в глубине души вы все равно рады тому, что сейчас не протираете коленями церковные камни во время обедни, а едете на коне сквозь зеленый лес и вдыхаете полной грудью воздух свободы.

– Кстати, насчет коня, – Эмили решила сменить тему, понимая, что шансов переспорить собеседника у нее на этот раз нет, хотя бы потому, что он прав. Она действительно никогда в жизни не задумывалась о духовном призвании, и даже мать Люция, не без оснований, сомневалась в ее намерении стать монахиней. Но признавать поражение в очередной словесной баталии девушке не хотелось, а потому она сочла за благо отвлечь Ламерти.

– Несчастное животное, очевидно, не столь радуется возможности скакать сквозь зеленый лес и вдыхать воздух свободы. Бедняга вынужден нести двойную ношу. Надеюсь, мы как можно скорее облегчим его участь, приобретя второго коня – для меня.

– Ну, не знаю, – протянул Арман. – Конь, конечно, может придерживаться на сей счет какого угодно мнения, но лично меня все устраивает так, как есть, – после этих слов он, и до этого придерживавший Эмильенну за талию, прижал ее к себе еще крепче.

– Вы, очевидно, вознамерились переломать мне ребра? – иронично осведомилась девушка. Она, по опыту, знала, что вырываться все равно бесполезно.

Ламерти в ответ хмыкнул, но ослабил хватку.

Приблизительно к полудню молодые люди добрались до небольшого городка. Второго коня купить там не получилось, то ли по объективным причинам, то ли потому, что Арман и вправду не жаждал этого. Зато Ламерти честно выполнил свое обещание насчет женской одежды и прочих необходимых мелочей. На этот раз девушке было позволено выбирать вещи на свой вкус, Арман лишь расплачивался за покупки. В выбор вещей для Эмильенны он практически не вмешивался, за исключением указаний общего плана о том, что одежда должна скрывать их личности, а не наоборот. Эмили и так это понимала, поэтому выбрала неброский наряд, который подошел бы горожанке среднего достатка. Волосы были заплетены в косы и уложены, скромно и практично. Сам Арман оделся под стать своей спутнице. В отличие от Эмильенны, которая осталась в целом довольна своим внешним видом, Ламерти счел наряд буржуа отвратительным и совершенно для себя неподобающим. Однако желание не привлекать к себе лишнего внимания пересилило эстетическое отвращение.