Ламерти с Эмильенной пообедали в небольшой, но довольно уютной таверне и продолжили путь. Выбирая маршрут, молодой человек старался, насколько это возможно, объезжать стороной хоть сколько-нибудь значимые населенные пункты. Для еды, отдыха и приобретения необходимых вещей, решено было останавливаться лишь в деревнях или совсем маленьких городках, куда, по логике вещей, не должны были дойти вести о государственных преступниках.

После целого дня езды путники решили заночевать в деревеньке Шарли, где не было даже приличной гостиницы. Изредка навещавшие деревню торговцы и прочие редкие путешественники останавливались на постоялом дворе тетки Клишар. Место это было, пожалуй, даже похуже «Королевского стрелка», но зато в этой дыре уж точно никому не придет в голову искать беглых парижских аристократов.

Оказавшись вдвоем в одной комнате с Арманом, Эмили поспешила с ногами забраться на единственную кровать, и усесться так, чтобы у молодого человека не было возможности комфортно расположиться рядом. Арман оценил сей тактический ход и сел прямо на полу, поскольку кроме кровати мебели в помещении не было. Сидеть так до глубокой ночи и молча смотреть друг на друга было довольно глупо, обстановка явно располагала к общению. Эмильенна решила объявить временное перемирие, тем более, ей было необходимо прояснить для себя некоторые вопросы относительно дальнейших планов ее спутника. А потому девушка заговорила первой.

– Я правильно понимаю, конечная цель нашего путешествия – Англия?

– В принципе, да, – подтвердил Арман. – Хотя, если пожелаете, можете выбрать любую другую приличную страну в Европе и мы отправимся туда, правда, скорее всего, опять же, через Англию.

– Англия меня вполне устраивает, – поспешила заверить Эмильенна. – И я рада, что теперь у нас нет разногласий по этому поводу, – она особо выделила слово «теперь», намекая на злополучный разговор у озера.

– И я тоже рад, что вы все-таки решились бросить полюбившийся вам монастырь и сопровождать меня туда, куда сами умоляли увезти вас не далее месяца назад, – Арман не остался в долгу, и отплатил девушке за язвительность той же монетой.

– Не помню, чтобы я добровольно решилась бросить полюбившийся мне монастырь, – Эмильенна бросила на Ламерти очень выразительный взгляд, но тот и бровью не повел. – Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Куда конкретно мы держим путь сейчас?

– В Кале, – Арман сидел слегка согнув ноги и положив сцепленные руки на колени. Пряди волос падали на лицо, чуть склоненное вперед. Жалкий свет от полусгоревшей сальной свечи отбрасывал на стену за его спиной гротескные тени.

– В Кале? – Эмили задумалась. – Оттуда проще и быстрее всего попасть в Британию, но не думаете ли вы, что именно там нас будут искать в первую очередь?

– Я согласен, что всех, кто хочет покинуть Францию, логичнее всего поджидать в Кале, – кивнул Арман. И продолжал, отвечая на невысказанный вопрос девушки. – Однако тем и хорош этот порт, что там пытаются отлавливать всех, кто хочет нелегально покинуть республику, и среди этих всех, поверьте, мы с вами занимаем отнюдь не первое место в списке лиц, опасных для правительства и режима. Не хочу оскорблять ваше самолюбие, но кто вы, в сущности, такая? Думаете, Робеспьер или кто-то из его присных верит, что семнадцатилетняя девочка, просидевшая несколько месяцев в тюрьме, опасная заговорщица? Ничего подобного! Они далеко не идиоты.

– Но разве они не охотилась за нами? Разве не нагрянули в ваш парижский особняк, и потом – в Монси? Разве в Суарсоне не висели воззвания с нашими портретами?

– Ужасными портретами, к слову сказать, – Ламерти переменил позу и закинул руки за голову. – Дело не в вас, душа моя, дело во мне. То есть даже не во мне, а в моем состоянии. У грабителей, знаете ли, часто возникают противоречия относительно награбленного, и те, кто захватил меньше, жаждут перераспределения в свою пользу. Особенно такие, как Парсен, выбившиеся из грязи. Он и подобные ему, не могли простить мне того, что я и раньше был богат, а с революцией стал еще богаче. Мое имущество давно кололо им глаза, а тут подвернулся повод вычеркнуть меня из списков верных сынов республики, уничтожить, и реквизировав принадлежащее мне имущество, поделить между собой. Парсен подал этим падальщикам отличную идею, никто из них не верит, что вы – преступница, но приняв это за аксиому, можно добраться до меня. Точнее, можно было бы. Удайся Парсенов план с первого раза, все стали бы счастливее и богаче. Но план провалился, я – жив и на свободе. И вы – живы и на свободе. Хотя последнее обстоятельство никого, кроме Парсена, не интересует, поскольку, повторюсь, вы были всего лишь поводом, и только такой тупица, как комендант Суарсона мог поверить, что вы значимей для трибунала, чем я. Насколько мне известно, вами никто не интересовался в монастыре? Уверен, они даже не послали за вами погоню. Разве что Парсен лично отправился на розыски, если в этом захолустье нашлись еще приличные лошади для этих целей. Так вот, возвращаясь, к Кале. Там можно поймать тех, кого власть действительно боится выпустить из страны и из своих рук, тех, кто оказавшись за границей, способен серьезно повлиять на расстановку сил. Поверьте, для рыбаков, закидывающих сети в Кале, и вы, и даже я – слишком мелкие рыбешки.

– То есть за нами больше не будут охоться? – искренне удивилась Эмильенна.

– Специально, скорее всего, не будут, – подтвердил Ламерти. – Но это не значит, что можно перестать скрываться. Если мы будем иметь глупость попасться на глаза, кому не надо, нас поймают. Но в Кале, поверьте, ждут не нас.

– Что ж, вы меня убедили, – серьезно кивнула девушка. – И огорчили…

– Чем же? – удивился Арман. – Тем, что вы не столь значимая персона для якобинцев?

– Вовсе нет, – отмахнулась Эмили. – Меня расстроило то, что вы лишитесь, если уже не лишились, всех своих владений.

– Вы удивляете меня все больше и больше, моя дорогая, – Ламерти посмотрел на девушку так, словно она нездорова. – С каких это пор вам небезразличны размеры моего состояния, частично нажитого преступным с вашей точки зрения путем? Мне казалось, что вы выше всех этих низменных меркантильных интересов. Не могу поверить, что вас огорчит потеря моей собственности во Франции.

– Не всей собственности, – уточнила Эмильенна. – А одного-единственного особняка в Париже.

– Вам так дорог мой парижский дом, где мы впервые встретились? – Арман с интересом подался вперед.

– Во-первых, мы впервые встретились в тюрьме, – безжалостно уточнила девушка. – А во-вторых, я имела в виду вовсе не ваш дом… точнее ваш, но… – Эмили запуталась, пытаясь найти правильную формулировку. – Короче, я имею в виду особняк Лонтиньяков в квартале Марэ. Помнится, вы говорили, что теперь этот дом принадлежит вам, а дядю Этьена вы сделали управляющим в его собственном доме. Теперь, получается, особняк снова конфискуют, а дядюшка может вновь оказаться в тюрьме?

– Это маловероятно, – Ламерти поспешил успокоить собеседницу. – Мало кому известно, что вашего дядю освободили по моему ходатайству. В тот момент Парсен еще не следил за каждым моим шагом. Про особняк тоже вряд ли вспомнят. Тем более, что документы составлены так, что лишь отъявленный крючкотвор сможет разобраться и понять, кто на самом деле является собственником. Формально, всюду в бумагах, владельцем особняка провозглашается ваш почтенный родственник. Моя фамилия фигурирует лишь в паре предложений, но именно в них скрыта суть. Короче, юридически особняк принадлежит Этьену де Лонтиньяку, фактически – мне.