вины, – говорил он мне. – Отсюда депрессия. Вы – муравей, мечтающий быть кузнечиком. Вам вреден успех. По-моему, меланхолия с эпизодическими приступами веселости. Женщины, должно быть, гоняются за вами. Мне бы ваши возможности. Актрисы, как я понимаю? Позвольте женщинам доставить вам удовольствие. Им только это и нужно. Самый акт для них менее важен, чем возможность проявить свою нежность.

Чтобы преодолеть мою неуверенность в себе, Элленбоген делился со мной собственным сексуальным опытом. Одна дама с глубокого юга увидела его по телевизору и поехала на север специально, чтобы переспать с ним. Получив то, ради чего приехала, она сказала с радостным вздохом: «До чего же он хорош в постели! – подумала я, увидев тебя в ящике. Слава Богу, я не ошиблась». Я, естественно, рассказал Элленбогену о Демми Вонгель, и он заочно невзлюбил ее. «Да, положеньице… – сказал он, пососав десны. – Та еще штучка. Замуж хочет, даю голову на отсечение. Преждевременное развитие. Симпатичная девчушка. И сто килограммов в тринадцать лет. Жадная до жизни. Своенравная. Властолюбивая. Такая заживо заглотает».

Демми не догадывалась, что направила меня к своему врагу. Каждый день она втолковывала мне: «Чарли, нам пора пожениться» – и готовилась к большому церковному венчанию. Демми говорила о подвенечном платье и фате, о каллах и фотографиях, пригласительных билетах с тиснением и визитках на утро. Шафером и подружкой невесты она хотела видеть Литлвудов. Я не стал рассказывать ей о предложении Литлвуда – по эскимосскому обычаю поменяться на ночь женщинами. Намерение нашего принстонского хозяина не шокировало бы ее, а только рассердило.

К тому времени Демми вполне приспособилась к нью-йоркской суматохе. Вера в волшебную выживаемость всего хорошего составляла смысл ее существования. Опасное плавание, чудовища, притягиваемые к Демми ее неиссякаемым женским магнетизмом, наваждения, чудеса и молитвы, покров небес, данный ей в награду за стойкость духа и чистоту сердца, – такой виделась Демми жизнь. Она проходила мимо распахнутых врат ада, языки пламени лизали ей ноги, но Демми оставалась цела и невредима. Почта по-прежнему приносила ей коробки с таблетками из домашней фармацевтии. Посыльный из магазина на Седьмой авеню все чаще и чаще приходил, нагруженный бутылками «Джонни Уокера» с черной этикеткой. Пила Демми только самое лучшее. В конце концов, она богатая наследница, ведь «Коптский верблюд» принадлежит ее папе – не так ли? Словом, Демми была фундаменталисткой, которая любит выпить. После нескольких порций она становилась словно выше ростом, величественнее, увеличивались голубые озера глаз, и любовь ее делалась нежнее и крепче. «Ты мой мущи-ина, – тянула она с хрипотцой на манер Луи Армстронга. Потом добавляла серьезно: – Я всем сердцем твоя. Пусть только кто попробует прикоснуться ко мне!» – и показывала кулак, на редкость большой.

Попыток прикоснуться было немало. Обрабатывая Демми дупло, дантист взял ее руку и положил на подлокотник зубоврачебного кресла. Но оказалось, что это не подлокотник, а его набухший член. Терапевт Демми закончил осмотр тем, что осыпал ее градом поцелуев куда ни попадя.

– Понимаю, почему его занесло, Демми. У тебя такая пухленькая попа, – сказал я.

– Я надавала ему по шее, – возразила она.

Однажды в жаркий день сломался кондиционер, и ее психиатр предложил: «Может, снимете платье, мисс Вонгель?» Другой раз мы гостили у одного миллионера на Лонг-Айленде. Когда Демми запиралась в ванной комнате, тот забирался в соседнюю кабину и молил задыхающимся голосом сквозь вентиляционное отверстие: «Ты мне нужна. Дай мне свое тело… Дай, дай! Не видишь, я гибну… Спаси меня, спаси!..» Это говорил крепкий жизнерадостный мужчина, который пилотировал свой собственный самолет.

Мысли о сексе извращали сознание тех, кто присягал на верность нации, даже тех, кого считали святыми. Неужели любовная магия, преступления и катастрофы составляют судьбу человечества в наш злосчастный век? Невинность, красота и добродетель Демми словно притягивали доказательства того, что так оно и есть. Ей угрожали демонические силы, но она не пугалась. Говорила, что не боится ни насильников, ни психопатов. Я верил ей.

Доктор Элленбоген утверждал, что жениться на Демми – рисковое дело. Его не забавляли веселые истории о старших Вонгелях, которые я ему рассказывал. Когда она решилась на автобусное паломничество в Святую землю, страдающая ожирением матушка Вонгель взяла с собой горшочки с арахисовым маслом, а батюшка Вонгель несколько банок любимых консервированных персиков. В Иерусалиме матушка Вонгель протиснулась в гробницу Лазаря, но выбраться оттуда не смогла. Пришлось звать на помощь арабов-нехристей.

Несмотря на предостережения Элленбогена, мне нравились странности Демми и ее родителей. Когда ей было плохо, она ложилась на кровать, глубокие глаза наполнялись слезами, правая рука нервно теребила средний палец левой. Демми испытывала странное тяготение к раковым больным, к лечебницам, к похоронам, но чистое, доброе начало не покидало ее. Она покупала мне почтовые марки и проездные билеты, жарила грудинку и готовила паэлью, выстилала бумажными салфетками ящики в моем платяном шкафу, прокладывала шарфы и свитера нафталиновыми шариками. Демми не давались элементарные математические задачки, зато она могла починить самый сложный бытовой прибор. Чутье подсказывало ей, какой проводок подсоединить к какой трубочке, и из радиоприемника снова неслась деревенская музыка и церковные проповеди. Из дому Демми присылали журнальчик «Вышнее. Путеводитель по Боговдохновенным книгам для каждого и для семьи» с ежемесячной темой для молитвенного размышления. Последний выпуск предлагал такую: «Христова сила возрождения». Там же был раздел «Прочти и вникни», где отсылали к «Книге пророка Аввакума», глава 2, стихи 2–4, и «Песне песней» Соломона, глава 8, стих 7: «Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее». Я и сам заглядывал в это издание.

По вечерам мы с Демми играли в кункен. Она тасовала колоду и бормотала: «Сейчас я тебя, молокосос…» Я любовался ее руками с некрасивыми костяшками и удлиненной головой с копной золотистых волос. Выиграв, она раздвигала колени, веером раскидывала свои карты на столе и восклицала:

– Двадцать пять. Можешь проверить!

– Мне показалось, будто я увидел наконец Шангрила. Какие карты, когда перед тобой земной рай? – оправдывался я.

Демми любила ходить в ювелирные антиквариаты. Ей нравились старинные броши и кольца – тем более что их носили те, кого больше нет. Больше всего, разумеется, Демми хотелось иметь обручальное кольцо.

– Купи это колечко, милый. Чтобы мои увидели, что у нас как у людей.

– Все равно они против меня – какой бы камень в кольце ни был.

– Ты прав. К сожалению. Вечно ворчат, что в тебе столько греховного. Бродвей им не указ. И пишешь ты о том, чего нет. Только в Библии правда. Кстати, отец на Рождество летит в Южную Америку. Хочет побывать в миссии, которой он