Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кантебиле вложил в меня немало наглости и изобретательности и теперь, кажется, считает, что нам нужно всегда держаться вместе. Он рассчитывает, что я вытащу его из житейской трясины и приобщу к духовным ценностям. Он достиг той ступени, на которой находились французские бродяги, мошенники и воры в восемнадцатом столетии, когда люди дна стали художниками и мыслителями. Может, он мнит себя племянником Рамо или даже Жаном Жене. Я не усматриваю в таких метаморфозах никакого предвестия будущего и не хочу в них участвовать, хотя, признаться, внес свой скромный вклад в галерею колоритных типов. В телепередаче «На сон грядущий» частенько можно видеть, как фон Тренк дерется на дуэли, сбегает из тюрьмы, соблазняет женщин, хвастается, как хотел поджечь виллу своего шурина. Да, я тоже приложил руку к переменам к худшему. Правда, я постоянно говорю и пишу об интересе к высоким материям, намекаю на некий прорыв к новой духовности, поэтому неудивительно, что Кантебиле расспрашивает меня о таких вещах.
– Скажи спасибо, что я приехал, – заявил он. – Могу обеспечить тебе долю в выгодном дельце. – И Кантебиле начал рассказывать о своих коммерческих начинаниях – часть денег в одном предприятии, часть – в другом… Я узнал, что он президент чартерной авиакомпании, возможно, одной из тех, что прошлым летом обобрали в Европе тысячи пассажиров. Кроме того, владеет небольшим бюро, консультирующим женщин, решивших прервать нежелательную беременность. Большой друг молодежи, он разместил в десятках студенческих газет объявление: «Если с вами произошло это несчастье, звоните нам. Посоветуем и поможем бесплатно». Все верно: направления в частные абортарии действительно были бесплатными, но хирурги отстегивали Кантебиле определенный процент со своих гонораров.
Полли наш разговор не интересовал. Я подумал, что она слишком хороша для Кантебиле, хотя каждая пара только выигрывает от несходства мужчины и женщины. Я понимал, что Кантебиле забавляет длинноногую рыжую Полли. Поэтому она и ходит с ним. Кантебиле очень хотел, чтобы Полли понравилась мне. Он хвастался своей образованной женой – ты только посмотри, чего она добилась, повторял он. А им обоим взахлеб расписывал меня. Он гордился всеми нами.
– Глянь-ка на Чарли – видишь, у него губы движутся, хотя он молчит, – сказал он Полли. – Это потому, что он все время думает. Я сейчас тебе покажу. – Он схватил со стола самую толстую книгу. – Глянь на эту книжищу – «Энциклопедия религии и этики». Это об чем, Чарли? Чего ты тут вычитал?
– Касательно Оригена Александрийского кое-что уточняю. Был такой философ лет восемьсот назад. Так вот, Ориген утверждает, что Библия не просто собрание интересных историй. Он спрашивает: Адам и Ева в самом деле спрятались между деревьями рая, когда увидели Бога, ходящего во время прохлады дня? Неужели ангелы действительно лазали по лестницам? Дьявол в самом деле искушал Иисуса на горе? Очевидно, что эти рассказы имеют иносказательный смысл. Что значит «ходящий Бог»? У него есть ноги? С тех пор и пошел между философами спор…
– Ладно, хватит! Не морочь голову! А это что за чудище – «Триумф терапевтики»?
В силу разных причин я люблю, когда меня расспрашивают о книгах. Я действительно много читаю. Помню ли я, что читаю? Посмотрим. Я закрыл глаза и начал:
– В этой книге говорится, что психотерапевты могут стать духовными вождями человечества. Что близится катастрофа. Гете опасался, что современный мир превратится в одну огромную клинику для душевнобольных. Не останется ни одного здорового человека. Та же мысль красной нитью проходит в пьесе Жюля Ромена «Нок, или Торжество медицины». Не есть ли ипохондрия изобретение медиков? Этот писатель полагает, что, когда культура не в силах избавить человека от ощущения пустоты и страха, к которому он расположен, приходят доктора и начинают склеивать, соединять, скреплять наши распадающиеся тела и души. Или, как выражается критик Гумбейн, вторичное сырье подвергается переработке на кушетке психоаналитика. Такой взгляд на мир более пессимистичен, чем даже у Великого инквизитора из романа Достоевского. Великий инквизитор говорил, что человек слаб, ему нужен хлеб, он не выносит свободы, надеется только на чудеса и на власть. Но естественная предрасположенность к ощущению пустоты и страха еще хуже, гораздо хуже, поскольку означает, что человечество сошло с ума. Кому удавалось обуздать это безумие, так это церкви…
Кантебиле снова прервал меня:
– Вот видишь, Полли. Я тебе о том и говорю… Хорошо, а это что – «Между смертью и возрождением»? – продолжил он допрос.
– Это Рудольф Штейнер, – отвечал я. – Замечательная книга. О том, как душа проходит врата смерти. У Штейнера несколько иначе, чем в Платоновом мифе…
– Во дает, а? Стоит задать вопрос, и он сразу заводится. Слышь, Полли, что, если Чарли устроит представление в каком-нибудь ночном заведении, хотя бы в клубе «У Келли»?
Карие, с рыжинкой глаза Полли смотрели на меня.
– Не согласится он.
– Все зависит от того, как его сегодня раздраконят в суде – здорово или не очень. Знаешь, Чарли, когда мы к тебе ехали, мне одна мыслишка в голову пришла. Давай запишем на пленку, как ты читаешь свои статеечки, а кассеты будем рассылать по колледжам и университетам. Хотя бы ту, о Бобби Кеннеди. Я ее от нечего делать в «Эсквайре» прочел, когда в Ливенуорте срок отбывал. Или же «В память Гарри Гудини». Но только не эту, «Великие зануды современности». Ее я не одолел.
– Там видно будет.