Александр тоже замолчал, переваривая в уме сказанное и услышанное.

Повисла комфортная недолгая пауза. А после нее, смотря также в сторону, Катя негромко спросила:

– Как ты думаешь, Саша, может у нас с тобой всё вернуться? Или заново получиться?

Александр удивленно посмотрел на Катю, но не нашел ее глаз. Подумал немного над неожиданным вопросом и твердо сказал.

– Нет, Катя, я перегорел. Уже не хочу никаких любовных отношений с тобой. К тому же у меня девушка в Самаре появилась. Хорошая, красивая, заботливая и любит меня. Мне сейчас спокойно на душе. Вроде бы всё, из только что названного, для счастья у меня есть. Кроме детей. Но это дело наживное. Так что, давай просто останемся друзьями?

– Хорошо, давай! – ответила Катя, посмотрела коротко, но пристально в глаза Бурашеву и вяло, печально улыбнулась кончиками губ.

* * *

Прошло пять с половиной лет после судебного заседания в Кирове. Бурашев вышел из турецкой бани и развалился в шезлонге рядом с бассейном, что располагался на третьем этаже московского элитного фитнес-центра, и имел с одной стороны большую, скошенную наклонной крышей, полностью стеклянную стену. Александр любил эти минуты отдыха по субботам, когда после изнурительной тренировки в тренажерном зале он сначала заходил в горячую финскую сауну, затем остужался, плавая в двадцатиметровом бассейне, после которого шел в турецкий хамам, где лежа на горячем мраморе, получал пилинг и массаж всего тела. После таких процедур организм ощущал себя помолодевшим лет на десять и готовым к новым психическим и физическим нагрузкам очередной рабочей недели.

Бурашев посмотрел через толстое стекло на улицу, где кружила пурга. Была зима. Весь февраль стояли жуткие морозы, и третий день кряду шел снегопад. Люди на улицах укутывались в шарфы, поднимали стоймя воротники и натягивали как можно ниже на лоб шапки, закрывая лицо от колючих снежинок, поднятых несильным, но холодным северо-восточным ветром. Елочки осели, приуныли ветками от тяжелого слоя снега. Машины, боясь гололеда, ехали по дороге медленнее, чем прохожие шли по тротуару. На остановке стояло несколько человек. Они часто переступали замершими ступнями, подняв вверх от холода плечи, опустив вниз подбородки и смотря из-под шапок на дальний перекресток в ожидании автобуса.

«Как хорошо, что я сейчас нахожусь здесь, а не стою на той остановке и не прячусь в тонкой курточке от метели, как это не раз бывало раньше, – подумал Бурашев, – Бедняги. Пока придет автобус совсем окоченеют. Бррр. Хотя, какой-нибудь из этих бедолаг, через часик, придет домой, залезет с ногами в шерстяных носках и теплом трико на диван, нальет себе горячего чая с медом и обнимет жену, присевшую рядом. Потом включит телевизор, посмотрит новости, погладит кошку и, именно в сравнении с морозной остановкой, прочувствует до глубины души комфорт теплой квартиры, и получит несравненное удовольствие от обычного домашнего уюта. Хммм. Все же жизнь – очень контрастная штуковина. Причем, кардинальные перемены могут быть как в отдельно взятый день, так и в месяц, год, пятилетие. У меня вон, пять лет назад – какой тяжелый период был. И в личной жизни случился полный отстой и на бирже к концу сезона почти все потерял. Но ничего. Выжил. Зато потом все хорошо пошло. Так что, жизнь – она изменчивая. Будто по кругу нас ведет. Нееет. Пожалуй, не по кругу. А по спирали – по ней летит судьба, будто во Вселенной у нее есть свой, невидимый глазу, путь. Кстати, Иван говорил тогда в походе, что галактики в космосе часто существуют в виде спиралей, устроенных по золотой пропорции Фибоначчи. Везде, наверное, это сечение. Хммм. Вот, наверное, и жизнь каждого человека подчинена этой закономерности. С перепадами на стыке очередного этапа. То холодно, то жарко. То приходит фортуна, а то бьет изрядно неудача по голове в определенной точке разматывающейся спирали. Наверное, так специально все устроено свыше, чтобы не расслабляться, ценить довольство, не приедаться обычным человеческим счастьем, чтобы реальнее, всем телом и каждой клеточкой мозга ощущать счастливый миг в некоторые минуты, дорожить им и быть от него в восторге».

Свисток инструктора вернул Бурашева от философских раздумий к реальной жизни. Саша посмотрел на малышей, которые, как головастики барахтались в воде около бортика бассейна и слушали тренера по плаванию. Малыши были совсем маленькими, двух – трехлетними детьми, плавать самостоятельно еще не умели, и поэтому на них надели надувные подлокотники и круги. Инструктор громко и четко объяснил ребятишкам, что необходимо взять с бортика пластмассовый чайничек и пластмассовый стаканчик. Потом набрать воды в чайник и, держа стакан над поверхностью бассейна, налить туда жидкость. Головастики сразу после слов тренера ринулись к игрушкам у бортика, начали толкаться, отпихивать друг друга, брызгаться и бороться.

Некоторые взрослые, мамы и папы, расположившиеся в шезлонгах, засмеялись, смотря на эту разноцветную бурлящую кашу в бассейне. Громко прыснула смехом и красивая девушка, лежавшая в шезлонге рядом с Бурашевым.

Саша тоже усмехнулся за компанию. Посмотрел на соседку, провел по ней взглядом с головы до ног, полюбовался худенькой фигуркой, длиной голенью, узкими коленями и изящными чертами лица?

– Какой ребенок самый красивый? – спросила девушка, обращаясь к Бурашеву.

– Мне лично, вон та девочка нравится, в голубой шапочке, – ответил Александр, кивнув в сторону детей, барахтающихся в воде справа от тренера, – У нее такая очаровательная улыбка с ямочками и раскосые карие глазки с огоньком.

– Наверное, вся в папу пошла?

– Что-то, может быть, и есть от папы, – сказал прищурясь Саша, – Но, все же, больше склоняюсь к мысли, что это мамина порода. Та тоже улыбается с ямочками и имеет чертиков в глазах.

При этих словах Бурашев потянулся к соседке, взял ее руку за кисть, медленно поднес к губам, нежно поцеловал, глядя в глаза девушки, и тихо произнес:

– Она вся в тебя, милая. Такая же красивая, как и ты, Катенька. Я вас так сильно обеих люблю.

– Я тоже тебя люблю, Сашенька, – ответила в неге Катя. Потом передвинулась поближе к Бурашеву, потянулась к нему губами, нашла их на встречном движении и нежно поцеловала, – Мне очень с тобой хорошо. Везде. Даже здесь в Москве зимой. Но скорее бы лето, так уже хочется на Волгу, в наш уютный дом.

– Мне тоже очень хочется в Самару, – потянулся всем телом и мечтательно сказал Бурашев, – Самые благодатные минуты для меня, это сидеть поздним вечером в беседке на диване среди виноградной лозы, пить горячий кисловатый каркадэ и смотреть, как ты плаваешь в бассейне с подсветкой.

– А мне больше нравится, когда после бассейна я укутываюсь в махровый халат, забираюсь с ногами к тебе на диван, и твои шаловливые ручонки пытаются залезть под подол на мое бедро.

– Ты не подумай лишнего, солнце. Просто ты такая прохладная после купания, а я от горячего чая и теплого воздуха ищу, где бы только своё тело охладить.

– Да! Вон оно как! А как ты тогда объяснишь, что твои руки постоянно лезут под мой халат даже тогда, когда, наоборот, ты поплаваешь и после бассейна ко мне присаживаешься на диван?