это нормально? Может быть, Надя и тогда сказала про Леночку гадость просто так, из желания подковырнуть, распустить слухи? Насчет шизофрении спрашивать неудобно, но как тогда докопаться до правды?

Да и нужна ли она, эта правда? Бабушка говорила держаться от Леночки и ее секретов подальше, а Катя все лезет и лезет. Бабушка, зачем же ты умерла, у кого теперь просить совета?

Бабушка бы точно знала, как вести себя с Викой и Надей. Подсказала бы, что теперь делать, пожалела бы Катю. Маме звонить бесполезно – мама даже слушать не станет, опять начнет плакаться про Макса и его мутные дела.

Может, сказать, что передумала, и не лезть Леночке в душу? А вдруг она тогда обидится? Уже решилась рассказать что-то для нее тяжелое, а тут Катя ее заткнет. Да и потом, что такого страшного может случиться? Если Леночка начнет ее во что-то втягивать, она заметит.

Дверь скрипнула, прервав поток Катиных мыслей. Леночка вошла, вытерла ноги и снова тщательно заперла замок. Через локоть у нее были перекинуты влажные вещи.

– Кать, я на батарею повешу, ты не против?

– Не против, – торопливо согласилась Катя. – Вешай, конечно. Мои уже почти высохли, на вешалке к утру досохнут.

– Спасибо! Будем ложиться?

– Ну… да, конечно. Ты чемодан будешь разбирать?

– Завтра. – Леночка стояла спиной, пытаясь умостить куртку и джинсы на не слишком длинном радиаторе. – Завтра, а сейчас очень спать хочется. Ты первая в душ?

– Ладно, давай.

Спать? Значит, передумала рассказывать? Может, оно и к лучшему.

До чего приятно оказалось плескаться в отдельном душе! Кафель чистый, не замызганный, по полу не текут мыльные ручьи из соседних кабинок, слив не забит чужими волосами, смеситель не разболтан и исправно регулирует температуру воды. И за стенкой никто не бубнит, поторапливая. Катя блаженно зажмурилась, смывая с себя впечатления этого дня. Даже ноющая боль в животе утихла.

Она замоталась в полотенце, сунула ноги в шлепанцы и вышла наружу, распаренная и довольная. Леночка быстро прошмыгнула мимо нее, звякнула щеколда. Катя не спеша промокнула полотенцем волосы, надела чистую футболку и с удовольствием нырнула под одеяло. Матрас новенький, не продавленный, красота! И потолок перед носом не маячит. Нет, все же совсем неплохо, что пришлось переехать. Леночка без Вики и Нади станет поживее, да и Кате по ним совершенно незачем скучать. Устраивать драку в грязи возле коровника – самая настоящая деградация. А еще у нее теперь есть Андрей, а уж его деградантом никто не назовет! Даже этот Иркин напомаженный Антон… Ну, разве что из зависти. Она дотянулась до телефона, открыла «Ватсап» и написала ему: «Спокойной ночи!» Подумала – и отправила вдогонку смайлик-сердечко.

К моменту, когда скрипнула дверь душевой, она уже успела получить ответ и даже задремать. Щелчок выключателя заставил ее очнуться. Соседка возилась на своей кровати, но не ложилась – темный силуэт резко выделялся на фоне белой стены. Катя вдруг подумала: а ведь Леночка столько спала днем, что ночью наверняка просыпалась и сидела вот так, глядя на них, спящих. От этой мысли стало как-то не по себе.

Леночка повозилась еще немного, а потом вдруг заговорила:

– У нас в Лебяжьем есть одна традиция, что-то вроде договора между деревней и лесом. – Голос с соседней кровати звучал ровно, но Катя вздрогнула. – Уж не знаю, насколько тебе это покажется странным, все-таки двадцать первый век. Но она очень старая, эта традиция. Конечно, в советские времена такого не случалось, потому что… ну, ты понимаешь.

– Понимаю, – откликнулась Катя. У нее аж живот свело от волнения. Неужели сейчас все наконец станет ясно? Так, надо успокоиться, не хватало еще в туалет проситься, как на лекции.

Леночка тем временем продолжала:

– Каждый год выбирают девушку, которая будет, ну, как бы исполнять этот договор. Никто не думал, что меня выберут: обычно берут девчонок не младше шестнадцати, крепких, здоровых, спокойных и лучше всего таких, которые прямо там родились. Это все не про меня, конечно, кроме возраста.

– А почему… – вставила Катя, но Леночка как будто не заметила.

– Ну и вот, а в декабре тетя Ира Маслова забрала дочерей и уехала в отпуск. Но никто не обратил на это внимания, потому что все уже понимали, что в этом году пойдет Аня Корнеева. Ей было почти восемнадцать, самая старшая из подходящих. Она сама тоже понимала. – Леночкин голос был жутковато-спокойным, и Кате мерещилась за ним та зимняя ночь, женский шепот в темноте, тонкие отчаянные крики… – Когда женщины пришли к Корнеевым, Аня им предъявила тест на беременность, положительный. У нее и живот уже начал расти. Как только от родителей скрыть ухитрилась? Оказалось, что еще летом они с парнем из Старицы нарушили запрет…

– Какой еще запрет?

– Ну, у нас не принято девушкам до восемнадцати спать с парнями. И все об этом знают. Потому что на зимний обряд лучше всего подходят девственницы.

«Ну или хотя бы не сильно шлюхи», – всплыло в голове у Кати. Она будто снова оказалась в той тесной кухне, где по стенам скользят фиолетовые блики, длинные зеленые шторы колышутся, как водоросли, и тень Кочерги на стене танцует, изогнувшись, будто ее треплет невидимым течением.

– А Корнеева девственницей уже точно не была, да еще и пузатая. – Леночка говорила отстраненно, как будто с чужого голоса. – Если бы она хотя бы просто с ним переспала, хотя бы не забеременела…

– То что?

– То никаких проблем бы не было. Сходила бы на обряд, а потом с богатым приданым вышла замуж, раз уж так приперло.

– И…

– И ее выгнали.

– Как выгнали?

– Ну а как выгоняют? У нас дома все общинные, земля тоже. Либо девушка уезжает, без вещей, в том, что на ней надето, либо, если семья ее выгонять не хочет, у них все забирают: и дом, и хозяйство – и валите на все четыре стороны с тем, что на себе унесете.

– Как-то жестко.

– Жестко. – В темноте Катя не видела лица соседки, но по голосу чудилось, что она… улыбается? – А как еще?

– А что ее родители?

– Ну а что им оставалось? Отправили ее.

– Но… но как так можно? Это же их дочь! Почему они не подумали, как она будет одна, беременная?

– А у них в семье еще одна дочь и совсем маленький сын. Почему же Аня сама не подумала, как они будут жить после ее поступка? Она же знала правило, просто не захотела соблюдать, а теперь ее родители виноваты. Не уследили за дочкой. Если такая умная, то пусть и едет туда, где корни и традиции ничего не значат. Пусть живет сама, без общины. Этого же она хотела, когда с Семеновым спала?

Леночка не кричала, говорила тихо, но каждое ее слово падало как камень, как железный брусок. Такого тона Катя от нее еще не слышала.

– А парню, значит, ничего?

– Почему ничего? И его выгнали. У его родителей тоже трое младших и хозяйство – почему они должны все бросать из-за того, что Владик писюн в штанах удержать не может?

Катя в ужасе переваривала услышанное. Это было куда страшнее, чем рассказ Кочерги про каких-то замученных младенцев и поливание камня кровью. Он и правда звучал как наркоманские бредни, если подумать, а тут нормальная жизнь, комната в общаге, девчонка, с которой она полгода просидела за одной партой, ровным, спокойным голосом вещает какую-то средневековую дичь.

– Так уж у нас принято. Не нравится – уезжай.

Катя промолчала.

– Им дали времени на сборы до вечера. А потом родители их на вокзал отвезли и там оставили. Уж наверное дали денег и на дорогу, и комнату снять, они же все-таки родители. Но им теперь все равно туго придется, семьям их. Выгнать-то они вроде как выгнали, но все всё понимают. Помнят, как они деревню подвели, прокатились на чужих спинах. Им теперь тоже никто помогать не поторопится, сама понимаешь. – Леночка хмыкнула и сменила позу.

Теперь она сидела, обхватив руками коленки. Катя поежилась и тоже села под одеялом. Ей уже не хотелось, чтобы Леночка продолжала, но она продолжила:

– Стали звонить Масловой, просить срочно вернуться или хотя бы Настю прислать ближайшим самолетом – билеты за счет общины, конечно, и компенсация за испорченный отдых. Она у нас фельдшером была, поэтому отпуск в определенное время и все такое. А она, оказывается, там нашла какого-то военного моряка и замуж за него вышла, возвращаться даже не собиралась. Дом оставила со всеми вещами – ключ, говорит, возьмите под крылечком. Машину продала. Заранее все продумала, наверное, знала уже про Корнееву и поняла, чем пахнет. Испугалась за своих и сбежала, бросила общину. И остались только мы с Маринкой.

Катя затаила дыхание. Слышно было, как шуршит вода в трубах душевой за стенкой