он сделал все и ушел. Я плохо помню, что именно было, поэтому и спросила у тебя сегодня вечером, кстати. Потом я отключилась, а утром меня разбудили и забрали оттуда. Дома уже ждут подарки, все радуются, празднуют так, как будто у тебя день рождения или что-то такое. Но… но, Кать, я все-таки никак не могу отделаться от ощущения, что это ненормально.

– Ненормально! – с жаром подтвердила Катя. Она только что ощутила, как болят пальцы на руках. Это она одеяло стиснула так, что пальцы онемели.

– Ну вот ты мне скажи, Кать, это что вообще? Какого-то мужика в маске посылают переспать с посторонней девушкой – и это называется «зимний обряд»? И взрослые люди думают, что от этого мед польется из улья рекой, а на яблонях вырастут ананасы. Катя, как же я ненавижу это проклятое Лебяжье, Катя-а-а-а… – Леночка раскачивалась на кровати, и в ее голосе было столько горя, столько глухой, беспросветной, отчаянной тоски, что Катя не выдержала, отбросила одеяло и вскочила.

– Лена, милая, бедная моя… – забормотала она, обняв ее вместе с одеялом. – Господи, какой кошмар, и такое случилось с тобой… Это же настоящее изнасилование, Лен! А твои родители?

– А что мои родители, – горько усмехнулась Леночка, не противясь Катиным объятиям, но и не отвечая на них. – У них Маринка. Как я могла их обречь на бездомную жизнь? Им даже продать нечего, чтобы переехать, дом-то общинный, а своего у нас ничего нет. Мама – учительница начальных классов, отец пьет. Куда мы поедем? На одну учительскую зарплату не снять квартиру, не взять ипотеку, не прокормить двоих детей. Я знала, что там будет что-то такое, поэтому так испугалась, когда приехали бабушка Наталья и тетя Маруся. Но я испугалась только потому, что думала, что уже не пойду в тот дом. Обычно, если уехала, назад для этого не зовут, но тут выбора не было. И у меня выбора не было. Утром они снова ведут тебя в баню, купают. Там другой чаек – он успокаивает, и ты несколько дней просто спишь. А потом на судмедэкспертизу уже нечего везти, даже синяков нет: ты ж не сопротивлялась, чаек так хорошо расслабляет…

– Господи… – Катю затошнило.

– Этот… – Леночка споткнулась, – этот… мужик, он… У него маска на все лицо, а в волосах торчат перья. Вот как то, которое ты нашла.

– Лена… – Катя не могла подобрать слова. – Леночка, прости меня, пожалуйста, я же не знала…

– Я понимаю, – кивнула Леночка. – Ты ни в чем не виновата, Кать. Но тогда… это было, как… Знаешь, я думала, что все уже закончилось, и тут это перо… Это глупо, конечно: обычное перо, а я такую истерику закатила. Я вообще слишком нервная оказалась. Я после всего этого заболела. Ничего не могла, даже с кровати встать. Вызвали врача, он сказал, что это депрессия, прописал таблетки. Врачу сказали, что у меня кошка умерла или бабушка, я уже не помню. Вот на этих таблетках я и приехала в колледж. Только на таблетках я как неживая: в голове туман, руки дрожат, тошнит все время. А стоит немножко снизить дозу – начинаются кошмары, и еще бывает, что как будто трясет, воздуха не хватает и сердце останавливается, и так весь день… Я хотела прекратить все это, Кать, но… но один человек… В общем, я поняла, что мне нужно жить. Ради сестры. Я люблю ее! И я должна все это прекратить. Должна!

– Как прекратить-то?

Леночка отстранилась и снова потянулась к тумбочке за стаканом. Только сейчас стало заметно, как она напряжена: зубы стукнули о край стакана, и вода пролилась на одеяло. Катя отсела на самый краешек ее кровати, чтобы не мешать.

– Следующая – Марина, – выдохнула Леночка, когда допила. – Нет у нас больше девчонок подходящего возраста: после нее старшей двенадцать лет. А Марине всего четырнадцать, понимаешь? Четырнадцать! И через полтора месяца ее… – Она шумно сглотнула.

– Может, пойти в полицию? – опять заикнулась Катя, но Леночка смерила ее презрительным взглядом.

– Ага, конечно. Взрослые будут все отрицать, молодежь запугана, доказательств никаких. А потом полиция уедет – и моих родителей из деревни вышвырнут, даже собраться не дадут!

Катя понимала, что она права.

– Я сама все сделаю. Заберу ее, и мы уедем. Может быть, в Санкт-Петербург. Я найду работу, в крайнем случае буду днем на улице рисовать портреты на заказ, а ночью торговать в каком-нибудь магазине. Потом Марина поступит в какой-нибудь колледж на бюджет, ей дадут общежитие… Ой, да зачем загадывать так надолго? Я просто заберу ее перед самым зимним обрядом и увезу. Родителей не посмеют обвинить: наша семья уже однажды исполнила свой долг. Хотя было бы здорово уехать с мамой…

– А папа?

Леночка замолчала. Потом, словно бы с усилием, произнесла:

– Папа. – Еще помолчала. – В тот день, когда меня забрали, мама была на работе. А он куда-то делся тогда. Я думала, его на заработки позвали, и он тоже не в курсе, что происходит. А вот если бы он был там, то остановил бы их. Сказал бы, что не нужен нам этот дом и эти подачки от общины, что он бросает пить и мы уезжаем обратно в город, ведь там у мамы вроде даже какая-то родня. Она с ними поссорилась, потому что за русского вышла, но столько лет прошло, да и мы с Маринкой все-таки им не чужие… А он, Кать, оказывается, все знал.

– Знал?

– Знал. Ему еще с утра дали денег, он поехал в город на машине и там нажрался. Вернулся только дня через три, кажется. Мне потом мама сказала. Я тогда ее обвинила, что папы не было дома, потому что она часто его ругала. А на самом деле он маму любит и мог бы меня отстоять, а им это не надо было – вот они и отправили его бухать!

«Никто не может отправить человека бухать», – хотела сказать Катя, но тут же сама себя заткнула. Леночке важно верить, что папа с мамой не виноваты, что виноват кто-то еще, что семья на самом деле ее любит и никто не собирался ее продавать за свое спокойствие и сытость.

– Ладно, Кать, засиделись мы. – Леночка встала с кровати и нашарила тапки. – Давай, ложись спать. Завтра не выходной.

– Конечно… да…

Катя легла в кровать и долго слушала, как шумит вода за стенкой. Весь этот кошмар в своей первобытной жестокости не укладывался у нее в голове. В современном мире вот так поступать с людьми… Это же и статья, и извращение, и просто дикость! Неужели все это происходит в каких-то ста километрах отсюда?

Леночка наконец вышла из ванной, прошелестела тапками по полу, скрипнула кроватью.

– Лен! – шепотом позвала Катя.

– Что? – откликнулась та тоже шепотом. – Я думала, ты спишь уже.

– Заснешь тут… Слушай, я вот что вспомнила. Ты говоришь, что этот чаек не дает сопротивляться и от него крыша едет?

– Да.

– Но ведь тебя стошнило!

– Ну я выпила чуть-чуть. Сколько-то подействовало. Просто я не забыла все с утра, как другие.

– Но Кочерга…

– Что – Кочерга?

Катя почувствовала, что Леночка опять злится. Но она все равно упрямо сказала:

– Кочерга не пила тот чаек.

– Все пьют.

– Она сказала, что не пила! Что швырнула кружку в лицо этим женщинам.

– Значит, ей налили еще. Все пьют чаек, Кать, без этого обряда не будет. Думаешь, тому мужику хочется по-настоящему насиловать девушку? Гораздо легче, когда она спит и ей снятся красочные сны про брак жизни и смерти…

– Жизни и смерти?

– Кать, я устала, – ледяным тоном произнесла Леночка. – Давай завтра поговорим, если ты не против.

– Да… Извини, пожалуйста. Спокойной ночи!

– Приятных снов.

Леночка отвернулась к стене и накрылась одеялом с головой. Через несколько минут Кате показалось, что она слышит сдавленные всхлипы, но встать и утешить соседку она не решилась.

19

– Да?

– Катька! Что – да? Ты моих сообщений вообще не читаешь? Что ты за дочь, господи, в кого ты мне такая досталась…

Катю словно холодной водой облили. Завозившись в постели, она села, продолжая слушать мамины крики в трубке.

– Ну так что? Читала?

– Нет, мам, – сказала Катя как можно более бодрым голосом. Мама не любила заставать Катю спящей, и поэтому сейчас она чувствовала себя виноватой, хотя на улице было еще темно и даже будильник еще не звонил.

– Максима полиция ищет! – выпалила мать и замолчала.

– Почему?

– Приходила милиция, тьфу, полиция, и с ними инспектор по делам… По делам несовершеннолетних, Катьк! Они