– Я ее не трогал, – чуть слышно ответилБрыкин, – я ее любил.

– Как Ксюшу, – уточнила незнакомка. – И какЖанну с Аленой!

Раздался шорох, потом тихий стук. Я сидела вшкафу, окаменев, как испуганная ящерица.

– Господи, за что? – вдруг отчетливо совсемрядом произнес Павел. – За что? За что? За что?

Наконец наступила тишина. Спустя минут пять ярискнула пошевелиться, потом осторожно высунулась в холл: никого! Вот вам моевезение – ну почему в самый неподходящий момент петли начали скрипеть, а сейчасне издали ни звука?

В десять утра я позвонила Нине Косарь,рассказала ей о последних событиях и попросила:

– Павел Брыкин был трижды женат. Будь добра,найди данные на всех его жен и выясни, отчего они скончались.

– Сейчас займусь, – откликнулась Нина. – А тычто будешь делать?

Я хотела ответить, но услышала в коридоречьи-то осторожные шаги и живо сказала:

– Перезвоню через пару минут, – и пошласмотреть, кто там шастает.

Перво-наперво я заглянула в кухню и обозрелапустое пространство, потом, набравшись нахальства, засунула нос сначала вспальню к Исидору, а затем в комнату Павла. И математик, и бизнесмен мирноспали.

Я пошла к себе, закрыла дверь, взялась зателефон, и тут в глубине квартиры раздался глухой звук – словно кто-то уронилмешок с мукой. Я понеслась по коридору к библиотеке и, вбежав туда, заорала:

– Есть тут кто?

В дальнем углу комнаты зашевелилась какая-тотень.

Я схватила здоровенную напольную вазу ивзвизгнула:

– Немедленно выходи! А то плохо будет!

– Простите, пожалуйста, я не хотел васбеспокоить... мне Исидор разрешил... – заскулил хрипловатый баритон. – Оченьглупо вышло...

– Вы кто? – слегка успокоившись, спросила я.

– Григорий Селезнев, – прошелестела тень.

Я рухнула на диван.

– Фу! Что вы здесь делаете? Как попали вквартиру?

– Вошел.

– Хороший ответ! – рассердилась я. – Понятно,что не влетели в форточку! Кто вам открыл?

– Никто, – растерянно бубнил Селезнев, – дверьвсегда не заперта.

– Неправда! Я вчера сама повернула ключ.Впрочем...

– Вы хотели что-то сказать? – забеспокоилсяГригорий.

Я помотала головой. Не следует сообщатьзаказчику о таинственной гостье, которая посещает Брыкина. Мне стала понятнаситуация: я-то старательно заперла двери, а вот Павел, выпроваживая незнакомку,как всегда, не побеспокоился ни о щеколде, ни о замке.

– Что вы здесь делаете? – повторила я.

Григорий показал мне букет в хрустальной вазе,стоявшей на журнальном столике.

– Цветы!

– Вижу, – кивнула я, – астры, весьма красивые.

– Исидор разрешил мне их принести.

– Вы захотели украсить библиотеку? –поразилась я.

– Да, – прошептал Селезнев. – Понимаете,человека принято хоронить на третий день, вроде именно тогда душа отделяется оттела и уходит к богу. Вообще-то, я материалист, не верю во всякие тамастральные тела, понимаю, что смерть – это навсегда, возврата оттуда нет. Нокогда трагически скончалась моя Клара... когда я остался без моей любимойжены... подумал... решил... вдруг и правда тот свет существует?

– Несомненно, ваша жена сейчас на небесах, иона счастлива, – с жаром сказала я, испытывая к Селезневу жалость.

– Полагаете? – неожиданно повеселел Григорий иначал теребить край широкой, сильно мятой футболки.

– Стопроцентно! – покривила я душой. – Сходитев любой книжный магазин и посмотрите литературу, посвященную жизни послесмерти.

Григорий закивал.

– Непременно. И еще я подумал: моя любимаяжена необыкновенная женщина, она понимает, как мне плохо, и если даже находитсяв ином мире, сумеет найти способ связаться со мной. Но мне пока не отдали тело,и я не могу упокоить Клару.

– Примите мои искренние соболезнования, –пробормотала я.

Всегда теряюсь, когда нужно выразить человекусочувствие в связи с кончиной близких. Какие слова тут подойдут? Все негодится!

– Вдруг душа моей любимой жены Клары мучается?– монотонно продолжал Селезнев. – Ждет красивых слов, букетов... Поэтому япозвонил вчера вечером Исидору. Каюсь, забыл глянуть на часы, за полночьстарика побеспокоил, попросил: «Разреши завтра с утра заглянуть, цветыпоставить на месте гибели моей Клары и немного посидеть». Исидор замечательныйчеловек, меня за бестактность не отругал, тут же воскликнул: «Гриша, ты же унас почти родственник, что за глупые вопросы? Приходи в любое удобное тебевремя». Ну я и явился пораньше, зная, что двери у Паши с Исидором всегдаоткрыты, вот и проскользнул в квартиру. Думал, что действую тихо, но васразбудил. Простите, Христа ради!

– Я давно встала, вы нисколько меня непобеспокоили. Хотите кофе? – спросила я.

– Со сливками? – поинтересовался Григорий.

– Можно с ними, еще есть сгущенка. Пойдемте, –улыбнулась я.

Селезнев быстро встал, пошатнулся, уцепился закрай стола и медленно опустился на пол.

Я кинулась к нему.

– Вам плохо?

– Голова кружится, – еле слышно промолвилГригорий, одергивая серую майку. – Принесите валидол, пожалуйста... Он точноесть в аптечке.

– А где она? – растерялась я.

– Около кухни небольшая кладовая, – прошепталСелезнев, – там на стене висит.

Я опрометью кинулась за валидолом в кладовку,увидела довольно объемный железный шкафчик с красным крестом посередине,распахнула его и поразилась безукоризненному порядку в аптечке. Надо же,безалаберные хозяева расставили флакончики, пузырьки и тубы, как солдат напараде.

Когда я вернулась в кабинет, Селезнев лежал наживоте около дивана.

– Вы упали? – кинулась я к нему.

– Там на полу какой-то пакет, – довольнободрым голосом сообщил Григорий. – Может, что-то нужное туда закатилось? Немогу достать.