— У тебя в самом деле трое детей? — Я раскрываю глаза.

— Угу, — кивает Жанна, тряхнув тройным подбородком.

— И когда ты только успела? А сколько же тебе лет?

— Двадцать три в июне стукнуло! А мужу двадцать пять! Это я его м… спасала! Из-за него пострадала! А он хоть бы хны! Ы-ы-ы-ы, — вновь голосит толстуха, орошая пол возле лифта крупными каплями слез.

— А я тебя и не просил об этом! Гы-гы-гы! — неожиданно для всех дико ржет Жаннин муж. — Че ты полезла туда, дура? Я же тебя не просил! Без тебя разобрались бы!

— Ах ты падла! — ловко вскакивает на ноги мать-героиня и решительно кидается в атаку на своего благоверного, выставив наперевес окровавленные кулаки.

— Так, тихо! — бросаются ей наперерез полицейские. — Кузякины, как вы уже нас достали! Когда вы только угомонитесь? У вас же дети растут! Вот же семейка козлюков: что тот, что та!

— Их фамилия Кузякины? — спрашиваю я медсестру.

— Да, а что?

— Ничего! Просто у этой странной парочки другой фамилии и быть не может!

— Это он Кузякин! А я Муромова! — Жанна гордо поднимает голову с прической «взрыв на макаронной фабрике». — Еще этому козлу троих детей родила! Три кесарева выдержала! Тьфу!

— Так, Жанна, отношения станете выяснять дома, а сейчас живо в перевязочную! — решительно скомандовал я. — А то передумаю тебя спасать!

— Иду, доктор! — елейным голосом отвечает девушка. — А больно не будет?

История Жанны, юной матери троих малолетних детей, оказалась чрезвычайно забавной, несмотря на несколько трагичный финал. Она никогда не прочь пропустить рюмашку-другую, а там и третью, и четвертую, а потом поплясать и повеселиться. Не нагулялась деваха, да и когда ей было гулять, если первенец появился на свет, когда самой Жанне едва исполнилось шестнадцать. Дети не мешают ей развлекаться: уложит спать и ну скакать на танцульках на пару с мужем, а он по развитию ушел недалеко от супруги. В этот вечер, как всегда, пили дома, на пару. Алкоголь быстро кончается, а в Карельске, как почти везде, по ночам можно разжиться «добавкой» только в увеселительных заведениях. В общем, наши герои отправляются в ночной бар, предварительно уложив детей спать. В баре на вынос не продают. Приходится заправляться прямо там, у стойки. Муж Жанны сцепляется с какими-то подвыпившими молодчиками: со слов супруги, его били то ли шесть, то ли восемь человек. Не знаю, насколько это правда: у муженька, в отличие от жены, ни царапины. Я проверял. Пьяная Жанна вступается за мужа, бросается на обидчиков, кусает их и царапает ногтями. Вот только ногти у нее почти четыре сантиметра в длину: маникюр впечатляющий.

Во время драки ногти, говоря медицинским языком, отошли от ногтевого ложа, а проще сказать, оторвались и теперь висят на кровавых «соплях». «Скорая» лишь перебинтовала травмированные кисти и доставила любительницу острых ощущений вместе с мужем к нам в больницу.

Мы еле укладываем несчастную на перевязочный стол, после этого с горем пополам разбинтовываем руки Жанны. Зрелище, доложу вам, не для слабонервных: все десять ногтей оторвались и в разной степени задрались. Я поначалу даже решил, что ногти у нее бутафорские, накладные: они показались мне длинными, острыми и выкрашенными разноцветным орнаментом по блестящему лаку. Приглядевшись внимательней, осознал, что ногти самые настоящие. И под ними бугрится живое мясо.

Чтобы как-то отвлечь пострадавшую, я расспрашиваю ее во всех подробностях о ночных приключениях. Пока она, сгущая краски, повествует о лихом побоище, операционная медсестра бережно снимает липкие от крови бинты, да так ювелирно, что Жанна не издает ни звука.

— Жанна, ногти придется убрать! — безмятежно объясняю я девушке.

— А новые скоро отрастут? — широко зевая, спрашивает она.

— Скоро, — отвечаю я, вводя в пальцы правой кисти анестетик лидокаин. Однако вместо ответа раздается громкий храп: Жанна опочила прямо на столе. Видимо, алкоголь «догнал» ее и заставил отключиться.

Работа спорится: осторожно отделив ногти от пальцев, мы промываем перекисью водорода ужасающие раны и аккуратно перебинтовываем каждый палец. Минут через десять переходим ко второй конечности. Как только я снимаю багровую повязку, Жанна просыпается:

— Ты чего творишь? Ты кто такой? А ну, отвали, пока цел!

— Жанна, спокойно, это я — хирург, одну руку обработали, теперь примемся за другую.

— Отвали, я сказала! — скалит зубы пьяница. — Не надо ничего делать!

— Да ты на руку свою посмотри! — не выдерживает медсестра. — Сейчас доктор быстренько ногти твои уберет, и наложим повязку, а там и домой пойдешь!

— Чего? Пошли вы…. — Тут мать троих детей разражается такой тирадой, что у меня вянут уши и пропадает всякое желание помогать этой дуре.

— Не будем обрабатывать левую кисть? — в последний раз спрашиваю я.

— Идите вы все в жопу! — кричит Жанна и скатывается со стола, умудрившись приземлиться точно на тумбообразные ножки.

— Дай хоть повязку наложу! — подступает к ней медсестра. — А то еще зацепишься за что-нибудь ногтями своими!

— Повязку? — Девушка тупо смотрит на свою окровавленную кисть. — Ну, наложи!

Я только сплевываю в тазик для отходов и следом сбрасываю перчатки. Мне эта комедия разонравилась, и я в ней больше не участвую.

Через час девица возвращается в приемный покой и слезно просит, чтобы я удалил ногти на левой руке.

— Мадам, мое дежурство закончилось пять минут назад! — я показываю на электронный циферблат на стене приемного покоя. — Ничем помочь я вам не смогу!

— И что же мне делать? — надувает пухлые губки Жанна. — У меня детки маленькие! Как я за ними стану ухаживать?

— Вот так и сможешь! Может, еще в кого вцепишься, глядишь, ногти сами и отвалятся. Когда пила, о детках своих и не вспоминала, поди? Надоели вы мне, алкаши, хуже горькой редьки! — и я чиркаю ладонью по шее, демонстрируя, как достала меня вся эта пьянь.

Григорий Петрович сменяет меня и спасает даме руку.

Последние два дня работы в отделении даются мне, честно говоря, не очень легко. Нет, ничего экстраординарного больше не происходит, все идет своим чередом. Подспудно я ожидаю какой-нибудь каверзы от бывшей заведующей: она продолжает приходить на работу и «добивать» остатки запущенных историй болезни. Но все, слава богу, происходит без эксцессов: она проводит время в кабинете старшей медсестры и ни во что не вмешивается. Я даже не замечаю, когда она приходит и когда уходит. Так, несколько раз встречаю ее, заглядывая в кабинет Ульяны Дмитриевны. Хозяйка едва терпит присутствие в кабинете мадам Васильевой, ее утешает только то, что скоро все должно закончиться. Общение с Зинаидой Карповной и мне тоже не повышает настроения, впрочем, все наши разговоры ограничиваются холодными приветствиями.