– Доброе утро! – приветствовала она гостей. – Как вам спалось на новом месте?

– Да вы знаете, неплохо, очень неплохо!

– После Савельевых и на голой земле лучше выспишься, а у нас и подавно… – Хозяйка что-то еще хотела сказать, но Фома Фомич вежливо перебил ее.

– Прошу прощения, я хотел спросить вас, как можно нам с Меркурием Фролычем получить завтрак, если это, конечно, у вас практикуется, а если нет, то подскажите, где бы мы могли перекусить…

– Я вас накормлю, у нас тут полный пансион.

– Вы хотите сказать, что завтрак входит в стоимость номера? – недоверчиво спросил Кочкин.

– Да, и не только завтрак, а еще и обед, милости просим вот сюда… – Хозяйка вышла из-за стойки и пригласила сыщиков следовать за ней. Провела в довольно опрятную комнату с круглыми столами, один из которых был накрыт. В комнате пахло свежим хлебом и огурцами.

– Это нам? – спросил фон Шпинне, указывая на сервированный стол.

– Да, это вам, садитесь и приятного аппетита, если что понадобится, то позовите, я у себя за стойкой…

– А почему бы вам не позавтракать с нами? – спросил ее Фома Фомич.

– Нет, спасибо, я уже завтракала, – отказалась она.

– Ну, тогда просто посидите…

– Я так понимаю, вы меня про что-то спросить хотите?

– Ну, если вам так будет угодно, то да, хотим. Если вы не возражаете.

– Да отчего же, спрашивайте! – Она взяла свободный стул и, подвинув его к столику своих гостей, села.

Хозяйка относилась к тому типу русских женщин, о которых в народе говорят «кровь с молоком». На вкус фон Шпинне она была широковата, и всего в ней было многовато, а вот Кочкину нравились именно такие, с гостеприимным телосложением. И поэтому всю инициативу беседы с хозяйкой он взял на себя.

– Величать вас, как я помню, Раиса Протасовна? – начал он тихо, не забывая при этом откусывать и пережевывать.

– Верно, Раиса Протасовна.

– А меня зовут Меркурий Фролыч Кочкин, а это, – чиновник особых поручений указал на барона, – Фома Фомич фон Шпинне. Вот и познакомились. А скажите мне, уважаемая Раиса Протасовна, давно вы в Сорокопуте живете?

– Да давненько, с рождения! – ответила хозяйка.

– Так вы, значит, местная?

– Ну да, местная, и родители мои сорокопутовские, и дед с бабкой тоже здесь родились, да и деды-прадеды здешние…

– Значит, вы не просто местная, вы коренная сорокопутовка!

– Сорокопутовка! – хозяйка повторила за Меркурием и прыснула смехом.

– Что? – не понял Кочкин и мельком глянул на Фому Фомича, тот завтракал и никак не реагировал на смех хозяйки.

– Да мы тут друг дружку так не называем!

– А как вы называете?

– Да никак не называем, мы по имени-отчеству, так оно уважительнее…

– Ну а когда вы куда-нибудь в другое место выезжаете, там вы что говорите, откуда вы родом?

– Так и говорим, что родом из города Сорокопута!

– А мы вот с Фомой Фомичом из Татаяра, слыхали небось про такой город?

– Ну как же, слыхала. Да я и была там два, нет, три раза. Мне ваш город очень понравился, не то что наш: осень – грязь, а летом – пыль. У вас же там дороги мощеные, все кругом мощеное, это хорошо…

Раиса Протасовна оказалась женщиной словоохотливой, даже можно сказать, что чрезмерно. Говорила все больше о Татаяре, как ей там понравилось, какие там магазины, не то что в уездном городе, и извозчики вежливые. Ехать в Сорокопут, для того чтобы услышать, какой хороший город Татаяр, не совсем то, что нужно было сыщикам. Но они внимательно слушали, потому что знали одно правило – кот потому мышку ловит, что терпелив. Дослушали хозяйку до конца, и когда поток ее хвалебного красноречия иссяк, Кочкин спросил:

– Ну, а у вас в Сорокопуте разве ничего хорошего нет?

– Как же нет? У нас здесь все хорошее, но у вас лучше…

Понимая, что разговор с Раисой Протасовной, если его не направить в нужное русло, так и будет топтаться вокруг сравнения двух городов, Кочкин решил действовать напрямик, однако крадучись, чтобы не спугнуть.

– Мы, Раиса Протасовна, собственно, прибыли в ваш город вот по какой надобности…

– Ага!

– У нас там, в Татаяре, горе приключилось…

– Это какое же у вас горе?

– Городской голова помер! – Кочкин соврал намеренно, потому что вряд ли хозяйка гостиницы сможет понять и почувствовать всю драматичность ситуации, если ей сказать, что голова просто взял да и пропал. Мало ли куда люди пропадают, может, еще и найдется. А помер – это уже звучит сильно и безвозвратно.

– Да как же это он помер?

– Да как помер? Отравили его!

– И кто же отравил?

– Да не знаем мы этого, отравил его какой-то неизвестный!

– Неизвестный отравил! – проговорила Раиса Протасовна и, добавив «угу», кивнула.

– Ну так вот, голова умер, а родственников у него никаких…

– Одинокий!

– Верно, одинокий. Но главная беда состоит в том, что после головы завещание осталось…

– Это что же, он чувствовал, что его отравят, раз завещание написал? – предположила хозяйка, держа себя за подбородок.

– Похоже, что да, чувствовал. Он вообще чувствительный был, вот и Фома Фомич не даст соврать!

– Да-да! – вытирая рот салфеткой, кивнул начальник сыскной. – Уж такой чувствительный, что, казалось, никого во всем свете чувствительнее его нету!

Кочкин, показывая руками на фон Шпинне и как бы говоря: вот-вот, и я о том же, продолжил:

– А завещание у него составлено на дочь…

– Так у него, что же это, дочка есть? – наморщила гладкий лоб хозяйка.

– Да в том-то и дело, что нету, по крайней мере в Татаяре про нее никто ничего не знает!

– Вот оно как! – У хозяйки горели глаза, история эта, по всему видно, заинтересовала ее.

– Ну вот в завещании написано, что дочка есть и живет якобы в Сорокопуте, а вот кто она и где именно живет, не сказано.

– У нас здесь, стало быть? – проговорила Раиса Протасовна.

– Да, у вас! Вот и приехали мы ее найти, на предмет получения наследства…

– А как вы ее искать-то будете? Да и где искать? А лет-то ей сколько?

– Лет ей уж за двадцать. А где искать? Да у вас здесь, в Сорокопуте, потому и приехали сюда…

– У нас в Сорокопуте, потому сюда и приехали… – эхом отозвалась хозяйка, ей, по всему, лучше думалось, когда она повторяла слова собеседника.

– У вас кто в городе роды у женщин принимает?

– А вам это зачем?

– Да если рожать случится, то хоть будем знать, куда бежать! – ответил Кочкин с серьезным выражением лица.

– Ну, прям, Меркурий Фролыч, как скажете