– Ну так кто у вас тут роды у женщин принимает? – повторил вопрос Кочкин.

– Бабка Щетиниха, у них все по женской линии повивальное дело правят… Если что, то сразу к ним…

– А как нам ее отыскать, бабку эту?

– Ой, вы так не найдете. Это вам нужно показать, потому что живет она в таком путаном месте, что и знаешь, куда идти, и все одно с дороги сбиваешься, а вам, новым людям, и вовсе не найти…

– А кто же нам сможет показать?

– Я бы показала, да недосуг, надо за гостиницей следить. Вы возьмите сынка моего, Петю, он знает. Я его сейчас позову… – После этих слов Раиса Протасовна подскочила и куда-то умчалась. Через несколько минут перед сыщиками стоял мальчик лет десяти, одет был просто, но опрятно, смотрел на чужих людей с интересом.

– Ну что, Петр, – обратился к нему Фома Фомич, – покажешь, где живет бабка Щетиниха?

– Покажу!

– Ну, тогда пойдем… – Фон Шпинне встал из-за стола. Кочкин тоже хотел встать, но Фома Фомич придержал его рукой: – А ты завтракай, завтракай. Мы с Петром сами проведаем повитуху. А то сейчас всей гурьбой ввалимся туда – напугаем бабку. Ты уж с Раисой Протасовной поговори, порасспрашивай про чудесный город Сорокопут. А мы скоро будем назад, – с этими словами Фома Фомич поблагодарил хозяйку за завтрак и, повернувшись к мальчику, сказал: – Ну что, веди, Петр, как тебя по батюшке-то?

– Петр Анисимович! – подсказала хозяйка.

– Веди, Петр Анисимович, а по дороге и поговорим, как ты тут живешь…



Глава 29

Бабка Щетиниха

Мальчик Петя, как и его мамаша, оказался словоохотливым, и за то время, пока они шли с Фомой Фомичом к местной повитухе, многое рассказал, в том числе и то, что живут они с матерью одни.

– А где отец? – спросил фон Шпинне.

– Нету!

– Ну, это понятно, что нету. А где он, куда девался?

– Вот этого я вам сказать не могу, – с недетской серьезностью проговорил мальчик.

– Почему не можешь, мать не велит?

– Нет, не поэтому. Просто я не знаю, где он.

– Так отчего же ты у матери не спросишь?

– Да ведь она тоже не знает! Он, еще когда я маленький был, ушел и больше не возвращался, пропал…

– А почему вы его не искали?

– Ну а где его искать, ведь у нас это не первый случай…

– У кого это «у вас»? – Фон Шпинне замедлил шаг и внимательно посмотрел на мальчика.

– У нас в Сорокопуте. Люди часто пропадают, пойдет кто-нибудь куда-нибудь и больше не возвращается. Мы к этому делу привычные…

Мальчик явно говорил чужими словами, но все равно это звучало ужасно – они привычные к тому, что люди порой пропадают без вести.

– Нет, брат! – отрицательно мотнул головой фон Шпинне. – Это ты неправильно говоришь. К тому, что у вас люди пропадают, привыкать нельзя, ни в коем случае. Я не могу понять одного: куда ваша полиция смотрит, исправник?

– Да у него свои заботы, а наши заботы его мало интересуют.

Начальник сыскной решил эту тему больше не трогать, мальчик ведь может и приврать. Просто взял все на заметку, чтобы по возвращении в гостиницу спросить про эти странные пропажи людей.

Петляли долго. Права оказалась Раиса Протасовна. Найти дом, где живет бабка Щетиниха, было делом непростым. Улицы в этой части города напоминали лабиринты, в которых можно было запутаться, даже если бы там имелись указатели. А так как указателей не было, вероятность сбиться с пути была почти стопроцентной. Подошли к низенькому домику за невысоким забором.

– Это здесь, – сказал мальчик.

Дом отчего-то стоял к улице не фасадом, как это принято, а боком, тем самым нарушая и без того неустойчивую гармонию улицы. Уже по тому, как был построен этот дом, становилось ясно – живут в нем люди, мягко говоря, странные.

Возле темной калитки Фома Фомич остановился и сказал мальчику идти домой.

– А назад-то выберитесь? – спросил тот деловито.

– Выберусь! – ответил, улыбаясь, фон Шпинне.

– Ну, тогда я побежал!

– Давай, только смотри не упади… – последние слова Фомы Фомича были лишними. Когда он их проговаривал, мальчика рядом уже не было, он скрылся за углом.

Начальник сыскной повернул деревянный запор и, отворив калитку, ступил во двор. Пока шел к покосившемуся крыльцу, внимательно смотрел по сторонам. Никакого хозяйства проживающие тут люди не ведут, двор совершенно пуст. Кроме дровяного сарая, никаких иных хозяйственных построек. Даже те места, где в других дворах обычно расположены грядки с зеленью и простенькими цветами, здесь заросли высокой травой. Местами ее кто-то повыдергал и сложил в небольшие копны. Это было, пожалуй, единственным доказательством того, что здесь проживают люди.

Фома Фомич поднялся на две ступеньки крыльца и постучал в дверь. Ему никто не ответил, да и стук, надо заметить, получился неубедительным. Дверь была обита старым байковым одеялом, и стучать в нее было не совсем удобно. Сообразив, что его едва ли кто-то сможет услышать, начальник сыскной подошел к ближайшему окну, задернутому изнутри белой занавеской, и постучал в мутное стекло. Стекло содрогнулось, однако и на этот стук никто не отозвался. Тогда Фома Фомич дернул за ручку двери, она оказалась незапертой. Низко наклоняя голову, вошел в темные сени. В нос ударили неприятные кисло-прелые запахи. Постоял, пока глаза не обвыкнутся. Когда темнота отступила, он увидел еще одну дверь, решительно шагнул к ней, отворил и оказался в просторной горнице. Здесь, в отличие от сеней, пахло сухими травами, вареным картофелем и сальными свечами. В центре горницы, точно пьедестал, находилась русская печь с изразцами. В правом углу – большая кровать, на которой под несколькими одеялами кто-то лежал, повернувшись лицом к стене.

– Здравствуйте! – громко проговорил фон Шпинне. – Вы уж извините меня, но там было не заперто, вот я и вошел. Если помешал, то вы только скажите, тотчас же уйду. – Говоря все это, Фома Фомич медленно приближался к кровати. Лежащий на ней не шевелился. Не слышно было и его дыхания. Когда до спинки оставалось всего лишь полторы сажени, под ногой начальника сыскной неожиданно громко заскрипела половица, так громко, что лежащий на кровати развернулся. Увидев лицо, Фома Фомич поначалу опешил. Он психологически был готов к тому, что на кровати лежит женщина, однако на него смотрел старый, заросший бородой и усами мужчина.

– Здравствуйте, дедушка! – хрипло проговорил фон Шпинне и отступил назад.

Лежащий на кровати засмеялся странным, чуть визгливым смехом.

– Я не дедушка, я бабушка! – сказал, обрывая смех, лежащий.