– Не хватило смелости. Я же знаю, что, кроме него, тебе нечего предъявить в полиции. Мы выходили из машины, я полезла доставать этот проклятый флакон из багажника, мой дражайший супруг сказал, чтобы я его не трогала, я все равно лезла, ты же знаешь, я упрямая как баран. И, в общем, я его уронила… Агата, прости меня, пожалуйста! Я могу показать пятно на асфальте у нас перед домом. Ну, хочешь, мы прямо сейчас поедем в полицию, и я дам показания?

Я была не в состоянии вообще ничего говорить и отвернулась к окну, Марта слезла с табуретки и обняла меня за плечи.

– Ну прости меня. Я сейчас же позвоню няне, и мы поедем в полицию.

– Не надо, – покачала головой я. – Они все равно не поверят. Тот полицейский, который был у меня, сразу дал понять, что очень сомневается в моей адекватности. И кислоту во флакон с духами, как он считает, налила я сама. А теперь и флакон бесследно исчез, так что у него нет никаких причин начинать расследование.

– А сообщения ты ему показала?

– Показала.

– И что?

– И ничего. Я, пожалуй, пойду. Прости, что-то совсем нет аппетита.

– Давай мы все-таки съездим в полицию? Они должны принять заявление, нас же несколько человек, мы свидетели. Я сама так расстроилась, не могу ни спать, ни есть. Ну, что мне сделать, чтобы хоть как-то тебя порадовать?

– Купи мне цветов и торт! – крикнула я уже от входной двери.

3

К счастью, вечером приехал Марк. Он был немного уставший, вскользь обмолвился о том, что на работе какие-то неприятности, но отказался сообщать хоть какие-то подробности, он очень переживал из-за меня.

– Как ты? Дай я тебя обниму.

– Я сама не понимаю, как я.

– Марта отдала тебе флакон? Вы ездили в полицию? Что сказал полицейский? Может, на нем остались какие-то отпечатки пальцев?

– Вполне возможно, что отпечатки и остались бы, – сказала я. – Загвоздка только в том, что самого флакона не осталось.

– То есть как? – удивился Марк.

– Марта его уронила. Он разбился. Улики нет.

– Как она могла его уронить?

– Взяла и уронила, не надо меня расспрашивать. В полицию идти не с чем, они считают меня чокнутой, которая сама все придумывает.

– Это тебе сказал полицейский?

– Не открытым текстом, но ясно дал понять, как он относится к моему делу.

– А эсэмэски ты ему показала?

– Он сказал, что я должна разобраться с моими кавалерами.

– С какими кавалерами?

– Понятия не имею! Полицейский считает, что сообщения пишут мои поклонники.

– А их у тебя много? Может, ты и правда кому-то слишком грубо отказала?

– Настолько грубо, чтобы за это доводить меня до сумасшествия? Нет, таких отвергнутых и оскорбленных у меня нет и не было.

– Мужчины ведь очень долго хранят обиду. Может, ты выкинула его из головы уже через пять минут, а он помнит твои слова всю жизнь и страдает.

– Вы что, сговорились с Мартой? Уже вдвоем во мне сомневаетесь? Особенно ты! Как ты можешь?! Я же так тебе доверяю!

Он схватил меня и прижал к себе.

– Прости меня, я не знаю, зачем это сказал. Конечно, если бы такое случилось, ты бы наверняка вспомнила. Просто я никак не могу понять, кому это нужно и почему это все происходит. Но я же знаю не все твое окружение, и мне известно далеко не все о твоем прошлом, поэтому я и предположил, а вдруг…

– Поцелуй меня, – вдруг перебила я.

У меня не было ни сил, ни желания продолжать эту беседу, я просто сказала вслух то, о чем подумала.

– Что?

– Поцелуй меня. Пожалуйста.

Он внимательно посмотрел на меня, потом поправил мне волосы и коснулся губами моих губ.

– У тебя такие глаза… – сказал он. – Ты удивительная.

– Со мной что-то не так? – спросила я.

– Почему? С чего ты взяла? – Он отступил на шаг назад.

– Потому что ты меня избегаешь! – взорвалась я.

– Ты с ума сошла? Что значит – избегаю? Мы не расстаемся ни на день! Я ни с кем не провожу столько времени, как с тобой. Даже если мы не вместе, я все время думаю, как ты, что с тобой. И что ты мне сейчас говоришь? Как я могу тебя избегать?

– Как женщину! – Я оттолкнула его и пошла на кухню.

– Агата, послушай, ты просто устала, и на тебя столько свалилось, не надо переворачивать все с ног на голову.

– Ты что, не можешь просто меня поцеловать? Что в этом такого ужасного?

– Я не люблю целоваться. – Он пожал плечами. – Я вообще очень плохо целуюсь.

– Марк, хватит говорить ерунду. Нам же не по тринадцать лет. Ты не хочешь доводить дело до постели, потому что боишься серьезных отношений?

– Агата, я не хочу сейчас говорить об этом. Но ты ошибаешься.

Он сел за стол и болезненно поморщился.

– Значит, разубеди меня, чтобы я перестала ошибаться. Потому что мне уже кажется, что во мне куча проблем и я не так выгляжу.

Он вздохнул, пошарил по карманам и вытащил пачку сигарет.

– Можно, я закурю? Давай выйдем в оранжерею, там большое окно.

– Ты же не куришь.

– Курю. В особых случаях. Когда выдаются на редкость «удачные» дни.

Мы вышли из кухни, он открыл окно, закурил и посмотрел на меня, прищурившись от дыма.

– Агата, я правда очень не хочу об этом говорить. Можешь поверить мне на слово – ты очень привлекательная, очень, и я вовсе тебя не избегаю. Давай не будем лезть глубже в мои проблемы?

– У тебя проблемы? – Я испугалась, что затронула слишком щекотливую тему.

– Не те, о которых ты подумала, – отмахнулся он. – По мужской части у меня все в порядке. Но с близостью и с сексом у меня, как тебе сказать… некоторые сложности. Боже, ну почему тебе непременно надо это знать?!

– Потому что, мне кажется, у нас с тобой близкие отношения, и я хотела бы, чтобы ты рассказывал мне все.

– Есть некоторые вещи, которые не хочется рассказывать никому и никогда.

– Ты боишься показаться странным?

Он выдохнул дым и отвернулся к окну.

– Не странным, а слабым. Мужчины должны быть сильными. А я стану рассказывать тебе про свои слабости и страхи. Мне стыдно.

– Да что с тобой такое?!

– Ну хорошо, – сказал он. – Только…

– Разумеется, – кивнула я. – Неужели ты до сих пор сомневаешься, что мне можно доверять?

– Мне было как раз лет тринадцать. Или четырнадцать. А это такой противный возраст. Все стараются доказывать взрослость, все занимаются сексом. Так вот,