и он знал, что осуществит свой план любой ценой. Он принял решение, а значит, уничтожил все преграды на своем пути. Все остальное автоматически ушло на второй план, и, как ни странно, директору музея стало намного легче.

Он действовал последовательно и четко. Сначала продумал возможные способы и остановился на наиболее надежном, простом в исполнении и при этом наименее рискованном. Затем господину Лунцу пришлось снова обратиться к своей огромной сети полезных контактов в самых разных сферах. Он часами просиживал над телефонной книгой, но пока без результата. К сожалению, быстрой реализации плана постоянно что-то мешало, поскольку господину Лунцу все время приходилось отвлекаться на официальные встречи, публичные выступления и прочую мелкую деятельность. К примеру, сегодня днем он был обязан присутствовать на похоронах одного из видных деятелей искусств, скоропостижно покинувшего этот мир в том возрасте, когда жизнь еще вполне может предложить человеку массу разнообразных шансов, а вовсе не отбирать их у него, заменив все перспективы маленькой куцей справкой с вердиктом «обширный инфаркт». Ввиду этого мероприятия господину Лунцу пришлось с утра облачиться в черный костюм, брюки от которого неожиданно стали ему маловаты, жали в неподходящих местах, чем дополнительно его нервировали. Примерно за час до того, как нужно было выезжать на панихиду, ему вдруг позвонила супруга Сержа Кислого. Как всегда, она говорила спокойно и тихо, в то время как господин Лунц ерзал в кресле, пытаясь найти удобное положение.

– У меня есть просьба, – сказала Луговская. – Собственно, даже не просьба, а условие, необходимое для того качества копии.

– Конечно, конечно, – закивал в трубку Лунц, надеясь, что она не станет требовать от него дополнительных денег. Это было бы сейчас весьма затруднительно, а на все остальные требования директор музея готов был пойти с легкостью.

– Мне нужны канты, – так же тихо и ровно произнесла Луговская. – Того же периода. Можно чуть старше.

– Какие канты?

– Я должна рассказать вам всю технологию? Думаю, вы с ней тоже знакомы. По телефону мне не хотелось бы этого делать. Я буду ждать вас у себя в мастерской, дома. Вы принесете картину. Любую из запасников, не сильно востребованную. Этого же периода или чуть старше. Мне будут нужны только канты – края картины, скрытые рамой. Я не сильно их испорчу, мне нужно будет совсем немного. Мне нужна будет пыль.

Луговская положила трубку, а господин Лунц вытер лысину большим носовым платком в неизменную синюю клетку и отправился в депозитарий. Спустя примерно час он вышел из служебного входа с прямоугольным свертком в руках, но отправился вовсе не в центр города, где проходила панихида, а в сторону жилища талантливых копировальщиков, решив, что почивший деятель искусств все равно не заметит его опоздания.

Мастерская госпожи Луговской оказалась на удивление маленькой и сплошь заставленной: картины, подрамники, камни, баночки и склянки всех видов, форм и расцветок, аптекарский стол, кисти и краски, пигменты и ящики с самыми разными инструментами. К большому изумлению, господин Лунц не обнаружил своего долгожданного полотна, сколько ни озирался по сторонам. Луговская заметила это и показала на стол в углу комнаты:

– Ваша картина вон там.

Только сейчас господин Лунц заметил на подставке странный цилиндр, на который было намотано полотно.

– Для чего это? – удивленно обернулся он к Луговской.

– Странно, что вы не знаете, – отозвалась она. – Это знаменитый метод. Придумал еще Ван Меегерен. Чтобы получить кракелюры. Раньше все грели полотно в печи, чтобы лак потрескался. Но если такое полотно будут смотреть на хорошей экспертизе, то можно проколоться. Кроме того, это занимает много времени, потому что делается долго и в несколько этапов. Ван Меегерен не сильно ломал себе голову с печками и прожарками, а придумал после одного нагрева наматывать полотно на толстую палку. Вот вам и кракелюры. А вот в них, в эти самые трещины, я должна забить старую пыль, чтобы сбить с толку любых экспертов. Ее надо немного, но это важно, по ней часто определяют возраст. Пустить пыль в глаза – вот что я собираюсь сделать во всех смыслах.

– И вы берете пыль с кантов?

– Да. Если не хватает, беру сами канты. С картин, подходящих по времени. Измельчаю в пыль. Никто никогда не смог доказать, что мои работы – подделки. Я лучшая.

– Разумеется, – замахал руками директор музея, немного подумал, замешкался, но потом все-таки задал каверзный вопрос: – Скажите, а где вы обычно берете канты?

– Там, где я беру их обычно, сейчас мне их брать некогда, – сказала Луговская тоном, абсолютно исключающим все возможности дальнейшей дискуссии. – Благодарю вас, что привезли картину так быстро, она не сильно пострадает, уверяю вас. Вы сможете забрать ее вместе с копией в тот срок, который мы оговорили. Я всегда соблюдаю договоренности.

Когда директор музея изящных искусств добрался до ресторана, в котором проходил поминальный обед, присутствующие уже успели проститься с почившим и основательно приложиться к крепким напиткам. Господин Лунц сел на свободное место рядом с одним давним знакомым, известным искусствоведом и критиком, большим любителем сплетен и вследствие этого активным участником самых различных мероприятий светской жизни. Пока Лунц поглощал мясной салат, закусывая его блинчиком с красной икрой, искусствовед в подробностях рассказал ему, как прошла панихида, и успел вкратце охарактеризовать практически всех сидевших за столом, причем некоторых – в таких подробностях, которые господин Лунц предпочел бы вовсе не знать. Но его собеседника было не остановить, так как он уже успел выпить за помин души усопшего значительно больше положенного в таких случаях.

– Как жаль покойного, – вздохнул Лунц. – Мы встречались с ним буквально на прошлой неделе, он собирался играть в гольф. И еще рассказывал мне, что едет куда-то путешествовать. И на свой возраст он совершенно не выглядел. Надо же, какая трагическая нелепость.

– Почему же нелепость? – отозвался его собеседник и окинул господина Лунца мутным, но придирчивым взглядом. – С чего ты взял, что непременно нелепость? Как знать, как знать… – добавил он и потянулся за новой тарелкой.

Материализовавшийся из воздуха официант снова наполнил рюмки.

– О чем это ты?

– О том, что нужно заботиться о своей безопасности, когда оставляешь такое лакомое наследство. И когда не так уж много наследников. Бывшая жена, развод с которой только что закончен и которая теперь не может предъявить ни одной претензии. И новая жена, которой без году неделя. А его братец? То еще жулье… Поверь мне, я знаю их всех как облупленных. Между прочим, когда-то мы с его бывшей…

– Подожди, – остановил Лунц. – То есть ты намекаешь, что его могли…

– И могли, – так