Петр протянул к ней руки, пытаясь задержать, но Аня со всейсилы шарахнула по ним единственной, оставшейся при ней сумкой. Оттолкнула егосамого и выбежала на улицу.

Долгожданный ветер с дождем ударил в лицо, размывая на немискусный макияж. Цветные капли, стекая по Аниным щекам, падали на воротникновой дубленки, глаза щипало от туши, челка, некогда густая и ассиметричная,свесилась косой тонкой сосулькой на лоб, но ничего этого она не замечала. Неразбирая дороги, Аня неслась вперед: по лужам, сугробам, глине, асфальту…

Так бы добралась, пожалуй, до края света, если бы на границемежду глиной и асфальтом ее не схватили чьи-то сильные руки и не втащили втемный, пахнущий ладаном салон незнакомого автомобиля.

Эдуард

На дверном стекле ломбарда висела табличка «закрыто», ноЭдуард Петрович все же постучал, так как знал, что хозяин находится внутри: Шацвсегда самолично снимает кассу и прячет особо ценные вещи в сейф.

Из-за двери кто-то (наверное, охранник) пролаял:

– Мы закрылись! Читайте внимательней вывеску: часыработы с десяти до девятнадцати.

Эдуард Петрович лай проигнорировал и постучал вновь.

– Ты тупой? Сказано, закрыты! – рявкнул цербериз-за двери.

На это заявление Вульф ответил очередным стуком, причемболее громким.

Терпение охранника лопнуло – он распахнул дверь и, поигрываядубинкой, вышел на улицу. Со словами «Ну ты че, мужик, не врубаешься?» оншагнул к Эдуарду…

В следующий миг мальчики Вульфа схватили его за плечи ивтолкнули в помещение. Эдуард Петрович неспешно вошел следом. Как он ипредполагал, Шац был на месте: восседал за угловым столиком и, мусоля пальцы,пересчитывал денежки. Услышав треньканье колокольчика, висящего над дверью, онподнял свои близорукие глаза (под правым голубел плохо замазанный синяк).

Увидев Эдуарда Петровича, антиквар ахнул и затрясся, от чегобанкноты в его руках заходили ходуном.

– Обосрался, Абрамчик? – хмыкнул Вульф. –Значит, совесть не чиста…

Шац метнул панический взгляд на охранника, но того держаликрепко: мальчики Вульфа в отличие от вневедомственников были ребятамитренированными, крепкими, быстрыми. А местный страж имел толстый отсиженныйзад, пивное брюшко, вялые мышцы и притупленную от вечного безделья реакцию.

– Ну, что, Абраша, побазарим по-хорошему? Или мне тебяза яйца к люстре привесить?

– Я не понимаю, Эдуард Петрович… – залепеталантиквар, трясясь еще больше, а купюры из его рук вылетели и рассыпались постолу.

– Все ты понимаешь – вон как глазки бегают… Ну так что,по-хорошему или по-плохому?

– П-п-о-хорошему – заикаясь, выдавил он. – И Ильюне трогайте, пожалуйста, у него двое детей…

– Ну его уже потрогали, – хохотнул Эдик. –Что ж ты, Абрамчик, таких тюфяков нанимаешь? Все денег жалеешь? Зря! Эдак тебяеще раз ограбят, а у тебя, как поговаривают, и так делишки идут ни шатко ни валко…

Эдуард Петрович смерил трясущегося антиквара брезгливымвзглядом, потом обратился к одному из своих парней:

– Марат, отведи этого героя, – дернул двойнымподбородком в сторону охранника, – в подсобку, проследи, чтоб не рыпался…

– Вы его не убьете? – взволнованно спросил Шац.

– Я даже тебя не убью, если будешь хорошо себя вести…Но в последнее время ты ведешь себя плохо, так что ничего не могу обещать…

– Эдуард Петрович, что вы такое говорите?! Я все делаю,как вы велели! После последнего разговора с вашими мальчиками, – онпотрогал синеватое подглазье, – я о вас даже с мамой родной неразговариваю, не то что с ментами…

– А нет ли чего такого, что ты от меняскрываешь? – прищурившись, спросил Вульф.

Шац захлопал своими выпуклыми светло-карими глазами: то лине понимал, к чему Эдик клонит, то ли «дурочку играл» (с этого хитрожопогостанется).

– Что зенки на меня пялишь? – осерчал ЭдуардПетрович. – Я тебе не красна девица…

– Я просто вас не понимаю, – пролепетал Шац,опуская очи в пол.

– Не понимаешь, значит… Ладно, сейчас объясню, – сэтими словами Вульф полез в карман своей дубленки и небрежно, как другиевынимают зажигалки, достал из него золотой, утыканный каменьями браслет. –Узнаешь?

Антиквар подался вперед и, сощурившись, уставился наукрашение.

– Это османский браслет, – нервно проговорилон. – Тот самый, который я отдал взамен вашего кинжала… Но я по-прежнемуне понимаю…

– Давай, чтобы тебе лишний раз не повторять «я непонимаю», я тебе все по полочкам разложу, растолкую, а ты потом ответишь наодин мой вопрос… Всего на один. Лады?

Шац нервно сглотнул, в глазах вместо наиграннойрастерянности появилась паника. Эдуард Петрович, заметивший эту метаморфозу,многозначительно хмыкнул и заговорил:

– Два месяца назад я сказал тебе, что собираюсь свойдамасский кинжал, тот самый, из гробницы Эль-Саладина, подарить послу Сирии.Через пару дней ты звонишь мне и сообщаешь, что в ваших кругах ходят слухи отом, что мой ножичек всего лишь копия того, легендарного. Старинная, искусная,но копия, и лет ему всего лишь триста, а не семьсот, как мне говорили. Тыпредлагаешь мне провести экспертизу, я соглашаюсь, привожу кинжал тебе, испустя три дня его похищают из твоего магазина вместе с другими ценностями… Яправильно излагаю? – Шац кивнул, Эдик продолжил: – Я был крайне рассержен,но ты успокоил меня, заверив, что такая приметная вещь (подлинная, какоказалось) обязательно всплывет и мы вернем ее, а чтобы компенсировать моюпотерю, ты подарил мне браслет из набора… Ты был прав – кинжал всплыл! Им убилимою мать…

Из глаз Шаца брызнули слезы, он поднял очки на лоб, вытеррукавом затертого пиджака капли влаги, скатившиеся на щеки, шмыгнул носом,опустил голову, а очки на место так и не вернул, забыл, наверное.

– Когда я узнал, что мою мать убили моим кинжалом, ясделал два вывода. Первый: «пулю» про копию пустили не случайно, кому-то нужнобыло, чтобы я отдал кинжал на экспертизу, потому что выкрасть его из моего домане было никакой возможности. И второй: выкрали его для того, чтобы совершить имубийство. Как я понимаю, некто вздумал свалить свое преступление на меня. Матьмоя, кинжал мой – все ясно. Только одного этот человек не учел: кинжал япокупал нелегально, то есть документального подтверждения факта владения нет.Конечно, есть еще антиквар, поспособствовавший приобретению, но антиквар этот,после убедительной просьбы, – Эдуард ткнул пальцем в фингал под глазомШаца, – решил этот факт скрыть. Отсюда еще вывод: некто просчитался!Перемудрил! На этом я до поры успокоился…

Услышав последнее предложение, Шац вздрогнул всем своимтщедушным телом:

– Почему до поры? Эдуард Петрович, что вы такое гово…