Тяжелое дыхание Василия заглушало все звуки, но вот онощутил, что в его объятиях — внезапно оцепеневшее, неподвижное тело, и затих,поднял голову, тревожно заглянул в глаза:

— Милая! Что?

Она с ужасом смотрела поверх его плеча. Василий хотел былоперекатиться на спину, вскочить… он успел бы напасть первым, но он не могоставить Вареньку нагой и беззащитной под чужим, враждебным взором, может быть,под разящим ударом, а потому продолжал лежать, прикрывая ее и каждую секундуожидая, что в спину вонзится беспощадное лезвие.

Он вздрогнул, как от удара, когда какая-то ткань накрылаего, — не ловчая сеть, как подумал на миг, — просто легкая материя. Покрывало,Что ли?

— Сюда идет ваш отец, мэм-сагиб, — прозвучал бесстрастныйголос.

Нараян!

Варенька пристально смотрела ему в глаза. Луна сзади, и неразличить их выражения, но ей не почудилась боль в его крике. И почему онназвал ее Чандрой?

Откуда он знает имя, которое она слышала лишь раз — во сне?Или… это был не сон? После того, что случилось — вернее, не случилось! — толькочто, можно предположить все, что угодно, даже самое страшное.

Но сейчас у нее не было возможности думать и предполагать.Отец! Отец идет сюда! Что сделает он с Василием, с нею, когда настигнет их воттак?! Надо скорее одеться.

Они не успели.

Рев, подобный реву раненого слона, разбил вдребезги ночнуютишину Мертвого города, и страшная сила вздернула Василия в воздух. Покрывалососкользнуло с его тела и упало на Вареньку, так что она оказалась прикрыта отвзглядов трех мужчин, застывших вокруг. Ну а Василий…

Ему оставался только один способ закрыть свою наготу от глазразъяренного Бушуева: вдарить промеж этих глаз. Что он и сделал.

Помнится, Василий на пари сбивал с ног быка таким ударом,однако он все-таки висел в воздухе, у него не было точки опоры, а потому ударне удался: Бушуев только откачнулся назад и зажмурился. Впрочем, хватка егоослабела, и этого мига Василию достало, чтобы утвердиться на ногах и обернутьчресла каким-то скудным обрывком… кажется, прежде это был краешек сари.Следующим движением Василия было подхватить с земли Вареньку, резко крутнув,обернуть ее спасительной тканью и отодвинуть к себе за спину. Она закрыла лицоруками, согнулась…

Нараян стоял с непроницаемым лицом. По виду Реджинальданетрудно было понять, что больше всего на свете он сейчас желал очутиться какможно дальше отсюда, и только угрожающая возня и легкие рыки в развалинахудерживают его от того, чтобы броситься прочь.

Тогда он уставился на змея Шешу, извилисто простертого поодной из стен храма, решив, что здесь-то не увидит ничего оскорбительного дляскромности настоящего джентльмена и его разочарованного, почти разбитогосердца.

Между тем Бушуев открыл глаза и какое-то время тупо смотрелна то место, где только что видел свою дочь…

— О господи! Неужто помстилось? — пробормотал он и возделруку для крестного знамения, но тут же разглядел полунагого взлохмаченногодикаря, укрывающего за спиною какую-то оборванную плачущую девку, — и понял,что несчастье его свершилось вполне: дочь опозорена!

Снова дикий рев огласил пределы Мертвого города и дажепрорвался в джунгли, однако Нараян и Реджинальд опередили Бушуева и повисли нанем прежде, чем он рванулся вперед.

Оскорбленный купец разметал их, но они успели опятьнавалиться на него за миг до того, как он занес кулачище для рокового удара.

Василий, однако, даже не сделал попытки отойти или схватитькакое-нибудь оружие, в изобилии набросанное вокруг.

Бушуев опять взъерошил мускулы, опять индус и англичанинразлетелись в стороны, как молодые выжлецы, с дураков кинувшиеся на матерущегомедведя.

И снова они бросились на обезумевшего купца.

И вдруг Бушуев зажмурился и тяжело, протяжно застонал:

— Убил… убил меня! Без топора зарубил! Без ножа зарезал…

— Батюшка! — выдохнула Варенька, Но Бушуев только зыркнул нанее одним налитым кровью глазом — и она снова исчезла за спиной Василия.

— Молчи! Что, в девках приторно стало? Блудодеица,бессоромница! Давно следовало тебе ноги узлом связать! Сам виноват: берег тебя.Вот и доберег!

Варя залилась слезами. Отец никогда в жизни так не говорил снею! Не просто орал и грозил, а как бы жалел при этом. Это ее сразило. Да, оназнала, что достойна его гнева, и наказания, и жалости достойна. Ей оставалосьтолько смириться, стерпеть все, что уготовит ей отцовская воля… тем более чтосейчас Варенька сама желала быть наказанной. Да покрепче! Она опасалась только,что у отца не хватит для нее жесточи.

— Воешь теперь? — грозно спросил Бушуев, открывая второйглаз. — Сама виновата! Известно ведь: плохо не клади — вора в грех не вводи,аленький цветок бросается в глазок, была бы постелюшка, а милый найдется.

Вот и нашелся!

Обхватил голову руками, закачался из стороны в сторону:

— Ох, взяло Фоку и спереди и сбоку!

Василий только зубами скрежетнул.

— Полно, батюшка! — робко шепнула Варя. — Не стоит убиватьсяиз-за меня!

— Рад бы не плакать, да слезы сами льются! — глухо отозвалсяБушуев. — Горе молчать не будет… — И взревел, уставя очи на Василия так грозно,что того аж шатнуло:

— А ты! Если глаз твой искушает тебя, вырви его — слыхал протакое? Чего ж не вырвал?

— Не успел! — глумливо отозвался тот, донельзя разозленныйэтим позорищем, этим бесчинством, а того пуще — тихими всхлипываниями заспиной. Стоило только подумать, что она плачет от раскаяния, — и готовпоубивать всех вокруг, а себя первого.

— Не успел? — с такой же глумливостью переспросил Бушуев. —Али занят был? Не скажешь чем?

— А вон… болванов каменных зрел! — развел руками Василий, несоображая от злости, что говорит, но у Бушуева, проследившего за его движением,выкатились глаза на лоб, ибо он впервые заметил, какие изображения их окружают.