«И, честное слово, не жалуйтесь потом!» – добавила она про себя.

– Как пожелаете, мисс Кармайкл, – покладисто согласился мистер Гамильтон, и Элинор решила, что отныне его имя будет ее любимым ругательством. – Позаботьтесь о себе, развлекитесь. Закажите себе все, что пожелаете, я все оплачу.

Элинор залпом выпила полчашки чая.

– Именно этим я и займусь, мистер Гамильтон.

– Возьмите с собой одну из горничных, когда выйдете из дома, – сказал Грегори Гамильтон, а когда Элинор открыла рот, чтобы возразить, поднял руку. – Не спорьте. Маргарет и Алессандра смогут защитить вас, если это потребуется.

– Они ведьмы? – самым любезным тоном уточнила Элинор. Грегори невозмутимо кивнул. – Я так и подумала.

Она вышла из комнаты стремительно, переборов искушение хлопнуть дверью. Обе горничные – рыжая Маргарет и пухленькая блондинка Алессандра – стояли возле лестницы, вооруженные метелками для пыли, а мгновение назад наверняка подслушивали у замочной скважины.

– Я иду по магазинам, – уведомила обеих Элинор, самим им предоставляя выбрать, кто же будет ее сопровождать.

Глава двадцать первая

Элинор еще кипела праведным гневом, пока шла по N-стрит в сопровождении рыжей горничной, один только вид которой отпугивал всех прохожих. Люди расступались, и Элинор решительно вышагивала вперед, борясь с желанием развернуться и… и… И что? Накричать на Гамильтонов, точно какая-то истеричка? Разорвать с ними всяческие отношения и бежать? Но что, если Дамиан прав и только они с братом могут как-то помочь Элинор? К тому же это она должна была присматривать за Джеймсом. Так что она определенным образом повинна в его исчезновении.

Кроме того, братья Гамильтоны правы. Ей нужны новые платья. Ходить в одежде с чужого плеча невозможно: всем этим платьям лет по тридцать, они слишком привлекают внимание. И к тому же если утром Пегги принесла ей самое скромное, то следует признать, что все наряды из гардеробных Гамильтонов для Элинор слишком роскошны.

Что-нибудь яркое! Ха! Только не тусклые учительские наряды! Ха! Будут ему наряды!

Сняв деньги в банке (можно было лишь похвалить себя за предусмотрительность, благодаря которой она не осталась нищей), Элинор замерла, оглядывая опрятную площадь, яркие витрины и фланирующую по мостовым праздную публику. Куда теперь идти?

Обычно Элинор, живущая весьма экономно, одевалась в лавочках на Петтикоат Лейн, хотя пару раз в самом начале своей жизни в Лондоне оказывалась на мели и вынуждена была заглядывать еще глубже в Ист-Энд. Этот опыт напугал ее, хотя и не так сильно, как теперь пугала перспектива зайти в один из магазинов поблизости. «Суон и Эдгар» в местах, откуда она была родом, произносили с благоговейным придыханием, хотя Элинор и подозревала, что это всего-навсего универмаг.

– Зайдемте сюда, мисс. – Пегги дернула Элинор за рукав и указала на симпатичное на вид бледно-голубое здание. На витрине выставлены были пара манекенов в модных – даже слишком – нарядах и целая коллекция журнальных картинок.

– Батильда и сыновья? – Элинор моргнула, но вывеска, выведенная причудливым шрифтом, никуда не делась. Батильда, надо же. – Идем.

Ей, собственно, было все равно, куда заглядывать. Ей даже было все равно, что покупать, Элинор почти лишена была женского тщеславия. Она поднялась по ступеням, толкнула дверь – звякнул колокольчик – и заглянула в просторное помещение. Прилавок скрывался за ворохом тканей, стены – за яркими картинками, образцами материалов, за спинами роскошно одетых манекенов.

– Вот это подойдет вам вполне, мисс. – Бойкая Пегги вновь дернула Элинор, показывая на яркий, ультрамариново-синий наряд в тончайшую голубую полоску, просто кричаще-экстравагантный.

– Нет уж, – покачала головой Элинор. Ей следует ограничиться парой простых, немарких платьев, если таковые, конечно, сыщутся в этой пещере чудес.

– Ах, Mademoiselle! Простите, что заставила вас ждать! – из-за шторы появилась дама неясного совершенно возраста, из тех, что в равной мере могут быть и совсем юными, и почти старыми. На ней было дымчато-серое платье, скроенное по самой последней моде, в котором только при очень богатом воображении можно было усмотреть униформу работницы магазина. Впрочем, легкий акцент выдавал в женщине француженку, а им, как известно, многое позволительно. – Вы прелестны, птичка моя. Присаживайтесь, присаживайтесь. Что привело вас к старой Батильде?

Элинор захотелось выйти на воздух, избавиться от наваждения, сбежать от этой женщины, которая говорила не как продавщица из магазина готового платья, а как цыганка-гадалка из дешевого балагана. И пахло от нее соответственно: пряностями и крепким табаком.

– Аx! Cherie! Батильда такая глупая! Конечно же, вы пришли за платьем. Идите за мной, птичка моя. А ты… – взгляд Батильды стал вдруг строгим и цепким, стоило ей обратить внимание на Пегги, но быстро потеплел. – А ты выпей оранжаду, дорогуша. Он там, на столике.

Нужно было бежать, но вместо этого Элинор, как завороженная, покорно пошла за продавщицей в дальнюю часть залы, через полускрытый шторой дверной проем в просторную и ярко освещенную зеркальную комнату. Батильда прищелкнула пальцами, и перед Элинор запестрело от тканей, кружева, кожи, шелковых лент, снова кружева, и выбрать из этого было решительно невозможно. Потому что вся эта яркость и пестрота были ей чужды.

Только не учительские скучные платья.

Элинор выдохнула медленно – воспоминания об этих словах отчего-то вызывали в ней гнев – и провела пальцами по шелку юбки. Ткань была синей, ярко, насыщенно, пленительно синей. А покрой, что ж, да, учительским. Воротничок-стойка, застежка из резной кости у горла, лиф лишь намекающий на то, что у его обладательницы есть грудь, широкий пояс точно на талии и мягкий, не стесняющий движение изгиб юбки, едва заметный турнюр только за счет заложенных сзади складок.

– Революционное платье, – одобрительно улыбнулась Батильда. – Аh! Mademoiselle, cette robe vous habille à ravir![30]

Элинор снова провела по ткани, которая нежила ее кожу легким, едва уловимым прикосновением. Еще мгновение назад она хотела сказать: «Нет, я не ношу такое!» – но с каждой минутой все труднее было отказаться от искушения. Платье было прекрасно. И странным образом, сочетая в себе то, что не нравилось Элинор и Дамиану Гамильтону, будь он проклят, платье так и звало: купи меня.

– А еще, Mademoiselle, – продавщица загадочно понизила голос, – у нас есть чудесные дамские pantalon прямо из Америки. Они непременно войдут в моду в самом скором времени. Очень удобно для дам, которые ездят на велосипеде и любят долгие прогулки.

И эта невозможная женщина бросила короткий, но выразительный взгляд на ужасные, стоптанные башмаки Элинор с дыркой на мыске. В лицо бросилась краска, и Элинор, злясь на себя,