— О! — одного звука хватает определить в говорящем посетителя, вместе с которым я заходила внутрь.

Он опознал Элора? А если узнал Элора, то и меня узнал по серебряным волосам, несмотря на то, что я уткнулась Элору в грудь.

Проклятье!

Не хочу, чтобы об этой сцене потом судачили.

— Иди помедленнее, — шепчу в шёлк рубашки. — Пожалуйста.

А сама тянусь, тянусь ментальной силой к магу в конце коридора. Улавливаю флюиды изумления, нарушившие чувственно-похотливую атмосферу заведения.

Элор несёт меня медленно, осторожно, словно драгоценность. На его руках спокойно, и я практически беспрепятственно бросаюсь на защитный амулет человека. Хитрая система, но без оповещений попыток прощупывания (мы, менталисты, не любим сдавать своих даже в таких мелочах). Навыки взлома отточены достаточно, чтобы потеснить в голове алкогольный дурман. Привычка мгновенно собираться для дела работает на меня. Ещё немного — и я вхожу в чужое сознание. Стремительно ныряю чуть глубже, чтобы изменить воспоминание о цвете моих волос. Потом — подправить его мысли о том, кто же эта загадочная незнакомка. Сделанный по крою платья вывод о моей принадлежности к драконам убираю. Предположение о принадлежности к серебряным по цвету волос тоже убираю. Скольжу по воспоминаниям дальше: напившись, человек выходит в уборную — и почти сталкивается с Дарионом.

Распахнув глаза, я впиваюсь в камзол Элора. Моё тело наряжено, как струна, дыхание перехватывает. Но, несмотря на бунт тела, мой отточенный тренировками разум вгрызается в чужие воспоминания.

Дарион.

Он привлекает внимание.

Он идёт.

Он открывает ту самую дверь, за которой скрылась незнакомка с серебряными, — нет, чёрными! — волосами.

Стоит на пороге.

Смотрит куда-то внутрь.

Не двигается.

Его лицо мрачно, очень мрачно, словно он жену застукал за изменой.

Меняю это воспоминание, меняю лицо Дариона, перелепливаю его фигуру. Правлю размышления человека по пути в уборную, в уборной, по пути обратно в комнату, убираю ожидание скандала или драки. И интерес к обеспокоенной хозяйке борделя, наблюдающей за той самой дверью, уже закрытой за новым посетителем, тоже изменяю — прячу его под желанием скорее вернуться к любвеобильным красавицам. А там они и правда занимают всё его внимание без остатка.

И остаётся изменить только самое последнее воспоминание, текущий момент: сменить цвет крыла с золотого на перламутр, исказить лицо Элора, перекрасить мои волосы в чёрный.

Просто обычные драконы развлекаются, такое бывает.

Человек пропускает нас, и я до последнего мига, когда мы скрываемся за поворотом на лестницу, продолжаю изменять восприятие нашей с Элором внешности.

Запоздало соображаю, что можно было просто накинуть иллюзию.

И этот просчёт на опьянение не спишешь: вид Дариона в воспоминаниях мгновенно меня отрезвил.

Почему я не услышала его появления, не услышала, о чём они говорили с Элором? А они говорили, раз хозяйка так тревожно смотрела на закрытую дверь. Наверное, Элор наложил на меня оглушающее заклятие.

Поэтому, когда я проснулась, у Элора тряслись пальцы, поэтому он пах раскалённым металлом — вряд ли разговор был приятным. Конечно, Элор не знает всей правды, но к Дариону он меня ревновал, к Дариону он имеет немало претензий за то, что тот меня скрывал после отбора.

И понятно, почему Дарион приснился: подсознательно я уловила его присутствие. По эмоциям или запаху, или Элор не сразу наложил заглушающее заклятие. А может, и не накладывал.

Ступая на крыльцо, Элор окружает нас языками алого пламени. Вполне обычного и ничуть не похожего на золотое сияние огня Аранских. Думаю, на улице никто не успел нас заметить до срабатывания этой визуальной защиты. Возможно, на нас была созданная Элором для выхода иллюзия, но если она была, в кабинете новодрэндского дворца её сразу сорвало.

Под потолком вспыхивают магические сферы.

Обстановка кабинета чуть успокаивает. Всё же здесь… чувствуется дом.

Элор оглядывается по сторонам и подходит к своему столу. Усаживает меня на свободную от бумаг поверхность. Упирается кулаками по бокам от моих бёдер. Заглядывает мне в лицо и даже улыбается — робко, немного неуверенно. Аромат корицы едва ощутим, но и раскалённого металла не чувствуется. В расширенных зрачках Элора читается не возбуждение — печаль.

— Ну что, моя милая, можно мне исполнить супружеский долг сейчас? Или ты хочешь в кровать? А может, в гардеробную? Или просто отдохнуть?

Я трезва, я слишком трезва, чтобы не думать о встрече Элора и Дариона. О чём, о чём же они говорили? Как? Что понял Элор? Но… в память ни одному из них не залезешь, в моей тоже ничего не найти. И всё во мне протестует против самого обычного способа узнать — вопроса.

Откровенного, обнажающего мои чувства вопроса.

Потому что если спрошу я, если начну этот разговор, Элор может захотеть — и будет вправе — его продолжить. Перейти на личное, очень личное, смущающее и даже стыдное.

Этого нельзя допустить.

Но и узнать, о чём они беседовали, хочется.

Элор смотрит мне в глаза. Он очень близко, жар его тела согревает кожу, но внутри всё дрожит не от физической близости, а от мыслей, моих мыслей, вопросов.

Предложение говорить откровенно прекрасно, но как же трудно ему следовать!

Страшно. До холода в сердце, до скручивания внутренностей.

Узнать ответ. Отвечать самой.

Но Элор просил говорить. Он сам это предлагал. И вот он смотрит на меня.

А я… я вдыхаю и опять словно в омут ныряю: в ледяной, тёмный страшный омут, глубоко, очень глубоко:

— О чём вы говорили с Дарионом?

Зрачки Элора расширяются и резко сужаются в вертикальные щёлки, проявляя драконью сущность вместе с запахом раскалённого металла. Опять расширяются. В этот раз взгляд первая отвожу я. Отвожу его под скрип когтей Элора по столу.

— Он сказал, — голос Элора сипл от сдерживаемых эмоций, — что ты любишь меня. Всегда любила.

Будто льдом сковывает всё, проступают на теле чешуйки, но я ныряю всё глубже и глубже в бездонный омут:

— Тот человек, которого мы встретили в борделе… я скорректировала его воспоминания. Исправила в них цвет моих волос, твою внешность и внешность Дариона. Что ещё он говорил?

Элор тяжко вздыхает, старается говорить ровно:

— Можно было не утруждаться, у нас и так специфическая репутация, посещение борделя и переговоры в нём её хуже не сделают… В следующий раз учти это, пожалуйста. — Снова вздох. И уже иная интонация: глуше, тише, из нечитаемой смеси эмоций. — Он объяснил, что тебе тяжело из-за огромной ответственности последней из рода. Я это знал, но… не хотел об этом задумываться хотя бы сейчас. Эта мысль была настойчива, но я слишком боялся её обдумывать, понимая, к каким результатам должен прийти. — И опять Элор вздыхает, запрокидывает голову. — Знаю, это малодушие, но я не хотел задумываться об этом сейчас. Надеялся, что удастся прожить несколько лет, прежде чем придётся затронуть этот вопрос. Надеялся, что всё будет… не так, что… ты будешь счастлива со мной даже без перспективы родить Сиринов, и моё согласие на это станет дополнением к счастью, а не одним из условий твоего хорошего отношения.