Едва я убираю руку с глаз, Элор суёт в неё бутылку.

Мне страшно говорить правду, очень страшно. И страшно после правды, поэтому сейчас страх несётся на меня сокрушительным цунами, я каждой клеточкой ощущаю его жуткое приближение. Бутылка драконьего вина очень кстати. Много бутылок. Может, их будет достаточно, чтобы утопить страх. А если не хватит — закажем ещё.

Поцелуй… сладкие губы. Прикосновения нежных пальцев. Распахиваю глаза: передо мной, тоже на боку, в серо-голубых подушках под цвет комнаты лежит Вейра.

— Ты же должна быть в Нараке, — шепчу я.

Она близко, слишком близко.

— Я вернулась, — шёпот на грани слышимости, улыбка.

И горячие губы на моей шее. Растерянно глядя на водопад, я не шевелюсь. И Вейра спускается ниже. Целует грудь. Её острые когти вспарывают платье.

Её поцелуи, прикосновения так похожи на ласки Элора. Если закрыть глаза, думаю, разница будет почти неощутима.

Почему такая мысль? Я морщусь. В памяти что-то есть, какая-то ускользающая мысль… воспоминание о чём-то, о какой-то фразе… образе…

А Вейра целует уже живот. Ощупью найдя её плечо, я останавливаю это движение вниз, но мощная рука проскальзывает под моей рукой и накрывает обнажённую в разрезе платья грудь. Запах дыма и зверя. И слишком большой Дарион. Он прижимается ко мне со спины, смотрит грустно и внимательно.

— Ри…

Он целует плечо, основание шеи, прижимается к спине, а спереди орудует Вейра.

Странно.

Это всё очень странно.

Дарион отодвигается, утягивая за собой моё плечо, разворачивая меня на спину, и вот он целует меня с одной стороны, Вейра — с другой. По потолку плывут нарисованные облака. На их фоне появляется Элор в ореоле рыжих волос, и начинает раздеваться.

Вейра целует меня в плечо, Дарион — тоже. Элор раздевается, не проявляя ни малейшей ревности.

Да это просто сон!

Безумный сон!

Элор опускается на колени между моих ног. Я уже обнажена, хотя только что была в платье.

— Попроси меня, — предлагает Элор, нависая надо мной. — Просто попроси.

Это просто сон!

Я проваливаюсь во тьму, и ощущения изменяются. Я лежу на полу. В платье. И до сих пор на коленях Элора. Его пальцы запутались в моих волосах и мелко подрагивают.

Сквозь аромат вина пробивается запах раскалённого металла.

Так и не шевелясь, не выдавая своё пробуждение, задумываюсь, что разозлило Элора. Вино ударило мне в голову слишком сильно, резко, и разговор дальше… я что-то бормотала обиженное… сама не помню что, потому что утопала в накатывающей на меня тьме. Кажется, там было что-то о Вейре… вроде бы я грозилась взять её в любовницы.

Сосредоточившись, пытаюсь выудить воспоминания, но они — словно поеденное ржавчиной железо, рассыпаются и осыпаются: размытые плывущие облака потолка, иногда появляющееся в поле зрения столь же размытое, нечитаемое лицо Элора.

И будто издалека голоса: мой и его, его и мой. И гул в ушах.

— …в нашем случае бордели сближают, — Элор. — Хотел бы я думать, что ты пришла сюда из-за воспоминаний о нашем совместном посещении борделя Старой столицы.

— Я здесь, потому что ты не выполняешь супружеский долг! — мой язык еле шевелится, но эту фразу выдаёт неожиданно резко. Громко.

В ушах шумит.

Проклятое молчание снова.

Или я просто ничего не слышу из-за вина?

Наконец, сквозь гул пробивается голос Элора:

— Я понимаю, что у тебя есть причины… злиться и не самые приятные ассоциации из-за проявления инициативы. Но… мне тоже хочется ответной реакции. Не только принятия ласк, но и…

— Я отвечала!

— После перерывов в близости. Я лишь надеялся, что ты снова проявишь интерес ко мне. Пусть даже приказом доставить тебе удовольствие. Видишь ли, избранные обычно очень похожи, подходят друг другу по многим параметрам, в том числе и по темпераменту. Я — темпераментный, чувственный. Столь долгий перерыв для меня труден. Соответственно, я могу надеяться, что и для тебя тоже. Что и у тебя есть причины хоть как-то намекнуть на своё желание.

— Не буду намекать, и не надейся!

— Хорошо, не буду надеяться.

Неужели он не осознаёт, как мне обидно то, что Халэнну он прохода не давал своими нежностями, а меня — дрессирует?

— А я себе любовницу заведу! — обещаю я. — Вейру! Раз ты не хочешь меня удовлетворить…

— Ну, Вейра, конечно, такому повороту обрадуется и даже сможет тебя удовлетворить, но я никак не пойму, с чего ты взяла, что я не хочу этого делать? Я очень хочу. Только что об этом сказал.

Мне опять слишком хочется его уязвить, и я спрашиваю:

— Вейра сможет удовлетворить? Ты уверен?

— Знаю.

— Как ёмко. А не у неё ли ты учился женщин удовлетворять? — выдыхаю я и, вдруг представив это обучение, хватаюсь за бутылку. — Спасибо за рекомендацию, кажется, надо Вейру брать.

От этого разговора неожиданно неловко (очень неожиданно: после всех моих открытий о сексе я не думала, что меня можно чем-то смутить), воображение рисует всякие такие образы — не только со мной, с Вейрой тоже, и я присасываюсь к горлышку, заглушая их и всё бурлящее и клокочущее во мне вином. Крепкий напиток ударяет по сознанию, словно пудовый молот, и я, наконец, утопаю в пьяной тьме.

Зато теперь понятно, из-за чего мне приснилась Вейра.

Но с чего померещился Дарион? Я, конечно, вспоминала о нём, но не в одном комплекте с Вейрой.

Попытавшись восстановить в памяти больше подробностей, я, в конце концов, сдаюсь — увы, вино в определённых количествах хорошо подавляет память — и открываю глаза.

Элор смотрит на меня… странно. И ещё эта подозрительная дрожь его пальцев, которую он пытается скрыть, начиная гладить мои растрёпанные волосы.

Я слишком, просто недопустимо трезвая.

Повернувшись, тянусь за бутылкой. Подушки возле столика смяты, словно на них кто-то сидел. Может, даже двое сидели рядом — слишком уж много места примято. И это не следы Ланабет с императором — подушки после них служанка сдвинула.

Взявшись за бутылку, я послушно приподнимаюсь и обрушиваю в себя сразу весь объём спрятанного в стекле вина. Знакомый удар по голове — всё кружится, шумит. Тело вспыхивает приятным расслабляющим жаром, и я падаю на колени Элора.

Он слишком трезвый, поэтому я телекинезом отправляю ему одну из сохранивших содержимое бутылок.

— Благодарю, — нейтрально отзывается Элор и перехватывает вино.

Пробку он вытаскивает зубами и, сплюнув её на подушки, прикладывается к полыхнувшему огоньком горлышку. Снизу я наблюдаю за тем, как дёргается при каждом глотке кадык, а вместе с ним — и заколка на галстуке, и сам галстук.