Он не стал упоминать про них самих, он сразу заговорил про дочь, посчитав это самым действенным. Но так и было, и именно потому Арина не испытывала особых сомнений.

– А если родители начнут её перетягивать туда-сюда, она меньше расстроится? Я же видела, как она реагирует на маму. Она для неё почти чужая. А суд будет на стороне Вики…

– Да с чего ты взяла, что так будет? – возмутился Котенков, напомнил: – Мы это уже проходили. – Заключил с напором: – Как видишь, Ева со мной.

Но Арина тоже могла напомнить:

– Ты же прекрасно знаешь, что сейчас по-другому. Ты же сам говорил, что умелый адвокат много значит, что суд в большинстве случаев на стороне матери. А к ней особо не к чему придраться. И наверняка не получится, как в первый раз, за счёт денег и связей. Обстоятельства действительно изменились.

– Боря сказал, что подключит прессу, что устроит расследование. Громкое расследование. И у него тоже достаточно связей, чтобы провернуть подобное. Их даже слишком много, а ему такое слишком выгодно. Ты же понимаешь. И даже если в конце концов у них ничего не выйдет…

Арина не договорила. Потому что это всего лишь призрачная надежда. Конечно, жить ею удобно, успокаивая себя возможностью иного исхода, такого, какого хочешь. Но она уже и так слишком долго закрывала глаза на действительность, когда держалась за никого не устраивающие отношения. И что итоге? Вот это вот всё и есть. И лучше сейчас взглянуть на ситуацию разумно и трезво, признать существование другого расклада и того, что он гораздо-гораздо вероятней.

– А если выйдет? – даже не представила, а только сказала, и уже стало не по себе. – Нет! – решительно произнесла она, повторила: – Нет. Я так не могу. Чтобы вас везде трепали из-за меня. – Добавила, отметая дальнейшие споры: – А с Евой я уже поговорила. И с Макаром тоже.

Да, Арина и ему рассказала, что уходит – сразу после Евы – а он, как часто бывало, сосредоточенно глянул исподлобья.

– Вы с отцом разругались?

– Ты что? – воскликнула Арина. – Дело вообще не в нём.

Он по-прежнему смотрел с сомнением, и она заверила убеждённо:

– Макар, честно, он тут точно не виноват. Это…

Сказать ему правду или всё же не стоит? Он же знает про Борю. И всё-таки она предпочла соврать.

– Это чисто мои семейные проблемы.

Макар не стал спрашивать, когда она вернётся. Возможно и сам понял намного больше, чем Арина хотела сказать. Или же она опять о себе слишком много возомнила, а на самом деле его не так уж и трогал её уход. В любом случае – он тоже в курсе.

Котенков усмехнулся, но как-то совсем невесело.

– То есть ты и здесь уже заранее подготовилась? Чтобы я возразить не мог.

– Потому что не надо возражать, – подтвердила она. – И ты тоже понимаешь, что так будет лучше.

– Не уверен, – он шагнул навстречу, но и к такому Арина была готова.

Она не отшатнулась, расчётливо отступила, совсем недалеко, просто обозначила намерение и, глядя ему прямо в глаза, произнесла:

– Лёш, только, пожалуйста, не трогай меня. Не надо, как в прошлый раз. Я опять уступлю, но потом будет только хуже. И я всё равно не передумаю. Пожалуйста.

Последнее слово получилось тихим вздохом, почти шёпотом. Котенков какое-то время, не отрываясь, внимательно смотрел на неё, прищурив один глаз и приподняв бровь над другим, задумчиво сжав рот, и только потом глухо произнёс, на мгновение прикрыв глаза:

– Ладно. Раз ты так решила.

Арина выдохнула с облегчением, но губы дрогнули, и она торопливо закусила нижнюю, чтобы не выдавать себя, а справившись, заключила убеждённо:

– Тогда я пойду. – И торопливо замотала головой, чтобы он даже не подумал предложить проводить её или подвезти. – Не беспокойся, я такси вызову.

Так будет лучше всего. Однозначно – лучше. И никаких слов на прощание. О чём тут говорить? И хорошо, что Ева уже легла спать, а Макар сидел в своей комнате, и что Котенков, как ушёл в свою, так даже не вышел, предоставив ей шанс спокойно сбежать.

Такси подъехало, когда Арина уже стояла за воротами. Пока водитель убирал чемодан в багажник, она устроилась на заднем сидении, откинулась на спинку, оглядела салон. Ничего особенного – машина, как машина.

Водитель тоже занял своё место, хлопнул дверью, завёл мотор.

– Ещё кого-то ждём? – поинтересовался, развернувшись.

– А? – Арина растерянно вскинулась, не сразу вникнув в его слова. – Нет. Можно ехать.

– Куда? —спросил водитель. – Адрес уточните?

Она назвала улицу и дом, на автомате добавила:

– Извините.

И всю дорогу неотрывно смотрела в окно, так же на автомате, мысленно отмечая знакомые места, мелькающие за окном и особенности ставшего уже привычным маршрута: перекрёстки, светофоры, повороты.

Даже интересно, как там дома. Она уже давно не была в своей квартире, пока обходилась теми вещами, что забрала с собой в ту ночь.

Таксист донёс чемодан прямо до дверей подъезда – она не просила, он сам предложил. А дальше уже не просто знакомый маршрут, а прочно въевшийся в память, пройденный даже не сотни раз, а намного-намного больше: Арина поднялась на свой этаж, вошла в квартиру, щёлкнула клавишей выключателя, заперла за собой дверь.

Ну вот, она дома. Всё как обычно и как надо.

Сумку она пока оставила в прихожей, вынула из неё только телефон, а чемодан вкатила в спальню, поставила возле шкафа и…

Ещё секунду назад Арина чувствовала и твёрдую убеждённость в правильности своих действий, и решительную настроенность, и силы справиться со всем. И что вдруг случилось?

Она шагнула к кровати, села, потом упала, зарывшись лицом в подушку, зажмурила глаза.

Как отогнать ненужные мысли. Нельзя об этом думать, нельзя. Слишком безнадёжно и невыносимо. Нельзя подпускать ощущение непоправимой потери и пустоты рядом. Пустоты везде. В квартире, в груди, в сердце.

Подушка намокла, хотя веки по-прежнему плотно сомкнуты, хотя Арина вовсе и не плакала. Но слёзы всё равно текли, впитывались в ткань.

Не думать, не думать, не надо. Не погружаться слишком глубоко. Она сделала всё правильно, она сама так решила, и со временем всё пройдёт. Обязательно пройдёт, перегорит, успокоится – иначе просто не бывает. Главное, сейчас не сорваться, не схватить телефон, не набрать номер, не сказать: «Приезжай. Я не могу тут одна. Без вас. Без тебя». Нельзя. Тоже нельзя.

А слёзы всё текут, словно они сами по себе. Нет, она точно не рыдает – никаких судорожных всхлипов, трясущихся плеч. Просто слёзы и отчаяние. И пустота, от которой перехватывает дыхание и сердце трепещет. Но это ведь правда не навсегда – пройдёт, пройдёт, обязательно пройдёт. Ведь так?