— Как же я выберусь отсюда? — жалобно поинтересовалась я,приземлившись с ушибами, но без переломов. На это он мне ответил:

— С твоей ли профессией этого не знать? Я пошевелила своимипьяными мозгами, но так и не сообразила, как моя профессия может помочь мне вэтой беде. Признаться, к тому времени я не очень помнила, какова она вообще,моя профессия.

Я вылезла из кустов, просунула в рукав халата и вторую руку,застегнула его на все пуговицы и, охая от боли, пошла по дороге в томнаправлении, откуда приехала на «Мерседесе»…

На этом месте память моя отказывается выдавать дальнейшуюинформацию.

Подозреваю, что ночь прошла бурно. С того конца света я всеже как-то добралась домой. В пять часов утра. Лишь тогда вновь включилась мояпамять. Чертов ром! Я заглотнула, думаю, четверть литровой бутылки, и вотрезультат.

Когда я, еще не совсем трезвая, с подбитым глазом, безфартука, босиком и в мятом, грязном халате показалась на пороге своей квартиры,Евгений испуганно отшатнулся и сказал:

— Да-аааа.

— Что — «да»? — возмутилась я. — Лучше помоги мне снять этотхалат и наполни ванну. Я хочу помыться.

— Еще бы, — ужаснулся Евгений. — От тебя так разит мужскимодеколоном.

— Каким одеколоном? — простонала я.

— Тем, который воняет конским потом и который ты терпеть неможешь. Фу, как разит! Даже перегар перебивает.

Я разгневалась и закричала:

— Долго ты будешь надо мной издеваться? Сейчас же помоги мнеснять халат. Видишь, рука совсем не поворачивается.

Лучше бы я его об этом не просила. Когда он снял с меняхалат, выяснилось, что на мне нет не только фартука и тапочек, но и трусов.

— Да-аа, — задумчиво глядя на меня, сказал Евгений. — Вижу,там тебе еще больше, чем мне, не повезло.

— Где «там»? — изумилась я, стыдливо прикрываясь руками. —Ты о чем?

— О том, с какими словами ты выбежала из дома.

«Напрасно он рассчитывает на мою память», — подумала я испросила:

— С какими?

— Я спросил: «Куда ты?», а ты ответила: «В кусты». Ихлопнула дверью.

Вот я теперь и говорю, не повезло тебе там. Еще больше неповезло, чем нам с Иваном и Серегой.

Мне стало обидно.

— Нашел с кем сравнивать! — крикнула я и побежала в ванную.

Евгений упрямо пошел за мной. Разве мог он надеяться, что вближайшее время ему представится такой удачный момент.

— Сравнивать действительно кощунственно, — с издевкой сказалон. — Хотя чем ты отличаешься от нас? Кстати, почему от тебя пахнет одеколоном?

"А черт его знает, — подумала я, становясь под душ изадергивая штору.

— Видимо, когда этот идиот тащил меня, я пропиталась егоконским запахом".

— Впрочем, я не о том, — не дождавшись ответа, продолжилЕвгений. — Если твой покорный слуга три недели страдал из-за расстегнутойширинки, то как быть с тобой? Ты же явилась вообще без трусов.

— Ну и что? Ничего плохого в этом нет. Я тебе потом всерасскажу, и ты сам увидишь, что я права.

Евгений рассмеялся нервным смехом.

— Меня едва не убили на месте за две царапины на щеке, а ядолжен ждать, пока ты искупаешься, а потом соизволишь объяснить, откуда фингал.

Я вылезла из-за шторки, умоляюще посмотрела на него ипопросила:

— Женя, не галди.

Ох, зачем я это сделала. Только окончательно вывела его изсебя.

— Что значит «не галди»?! — завопил он. — Почему «негалди»?! Я что, не человек, что ли? У меня что, нервы железные? Всю ночь неспал! Срывается прямо от плиты, с криком «в кусты!» выбегает из дома, шляетсягде-то всю ночь и под утро приходит босиком, с фингалом, но без трусов и впомятом халате. Да еще разит от нее перегаром и конским одеколоном. И я этопочему-то должен терпеть.

И это все при том, что и вообще она не подарок. Вредная инепослушная.

Тут уж я смолчать никак не могла, потому что всегда считаласебя венцом творения, особенно вот в такие минуты своей жизни.

— Я вредная? — закричала я.

— Ты вредная, — подтвердил Евгений.

— Вранье!

— Нет, не вранье. Ты вредная, и сладить с тобой невозможно!

— Сладить невозможно? Вранье! Да я самая покладистая в мире.Проси меня делать то, что я хочу, и сам увидишь, с какой охотой я это исполню.Ты не умеешь найти ко мне подход.

Пока он от возмущения глотал воздух, я успела ополоснутьсяпод душем и, решив с ванной повременить, накинула махровый халат и отправиласьна кухню.

Евгений двинулся за мной.

— Значит, так, — тоном, не предвещающим ничего хорошего,начал он, — или ты сейчас же рассказываешь мне, где шлялась всю ночь, или яухожу. Ноги моей не будет в твоем доме.

Слезы навернулись на мои глаза.

— Женя, убей меня, не помню. Он бессильно развел руками иуже с жалостью спросил:

— Что это было?

— Ром, — с полуслова поняла его я и, подумав, добавила:

— Много рома на голодный желудок. Ведь ужин я приготовить неуспела. Покорми меня, а? Пока я не умерла от голода прямо на твоих глазах.Покорми, а потом разберемся. И не бросай меня. Я очень тебя люблю. И Санькатоже любит тебя. Очень.

— Только не надо шантажировать ребенком, — уже оттаивая, ноеще строго сказал Евгений.

— Я не шантажирую, а констатирую. Он вздохнул и спросил:

— Яичницу будешь?

— Буду, — кивнула я, положила голову на стол и заснула.

Проснулась я от звонка в дверь. Открыла глаза, осмотрелась.Это была уже не кухня, а спальня. Мой добрый Евгений сжалился окончательно иперенес меня на кровать.

Звонок повторился. Более длинный и настойчивый.

— Что же он не открывает? — подумала я, глянула на будильники поразилась:

— Пять часов? Чего? Если я не проспала сутки, то вечера.

И тут мне стало скверно. «Санька! Где мой Санька?! О ужас!Что я за мать?!!»

Я вскочила с кровати и сразу же поняла, что дело труба. Вголове словно граната взорвалась, все тело ломило, щека аж дергалась от боли, алевая нога или совсем не шла, или шла куда-то не туда, куда правая.