Самый свежий поисковый запрос – «Финчли-роуд фильмы сегодня». Она смутно отмечает тот факт, что со вчерашнего утра Джош не пользовался ноутбуком для выхода в интернет. Поиск перед этим – «Оуэн Пик арест».

Предыдущий поиск – «Пик Оуэн».

Поиск до этого – «Оуэн Пик, Сафайр Мэддокс».

Предыдущий поиск: «Сафайр Мэддокс пропала».

Поиск перед этим – «Сафайр Мэддокс пропал без вести подросток».

Что ж, ничего удивительного.

Кейт сама одержима историей Сафайр Мэддокс с тех пор, как все это началось. Ничего удивительного, учитывая, что Сафайр – бывшая пациентка Роана, а человек, который похитил ее, живет через дорогу от них. Ни в малейшей степени не следует удивляться тому, что сын проявляет такой пристальный интерес к этой истории. Ее собственная текущая история просмотров будет очень похожа на его.

Кейт закрывает ноутбук и осторожно возвращает его на место. Затем идет к его шкафам. Вся одежда Джоша сложена аккуратными стопками. Здесь же сын хранит школьные вещи, которые ему не нужно брать с собой в школу, а также ручки и канцелярские принадлежности для выполнения домашних заданий. У Джоша есть стол, который, когда им не пользуются, крепится к стене. Кейт отказывается понять, зачем ему каждый день убирать рабочий стол, прикреплять его к стене и складывать все обратно в шкаф. В этом отношении Джош – ребенок Роана, а не ее. Внизу – корзина для белья. Пока она здесь, Кейт решает опорожнить ее. Она вытаскивает корзину из шкафа и видит спрятанную за ней сумку.

Скомканный, завязанный под горло мешок – не та вещь, которую можно найти во «владениях» Джоша, поэтому она достает его, развязывает узел и заглядывает внутрь. Старый спортивный костюм. Неприятный запах сырости и чего-то противнее сырости. Не совсем пот, но что-то такое же органическое, как и пот. Кейт достает легинсы из лайкры: это вещь Роана. Затем блестящую футболку с длинными рукавами и неоновыми оранжевыми полосами на рукавах. Это тоже вещь Роана.

Она достает пару черных носков и пару спортивных перчаток. И наконец вытаскивает черную трикотажную штуковину, которую в первый момент не может даже идентифицировать. Кейт держит ее в руках, вертит так и эдак, растягивает и просовывает руку в отверстие посередине.

И наконец до нее доходит, что это такое.

Это балаклава.

В теле Оуэна болит каждая косточка. Матрасу, на котором он спит у Тесси, лет сто. В нем нет пружин, он продавлен посередине, он мягкий и дряблый, но его тело с годами приспособилось к нему. Кровать в камере – это просто бетонная плита с тонким матрасом поверх нее. Он чувствует, как его тазобедренные кости вжимаются в него, даже когда он спит.

Он не может вспомнить свою кровать, в квартире, в которой он жил с матерью до ее смерти. Он не помнит, какой та была, мягкой или твердой. В его памяти всплыло лишь то, что это была односпальная кровать в отдельной комнате в крошечной квартирке. Это все, что осталось от семейного дома, в котором он жил со своими родителями до одиннадцати лет, когда тот был продан и разделен на две части. Квартирка была в Мэнор-Хаусе, на севере Лондона, на линии метро Пиккадилли, в районе, который никогда не войдет в программу реновации. Мать приложила все усилия к тому, чтобы придать этой убогой квартирке божеский вид, потому что она умела хорошо делать подобные вещи, но по большому счету это была ужасная конура. Мать всегда говорила: «Это твое наследство, все записано на твое имя, если со мной что-то случится». А потом это что-то с ней случилось. Аневризма мозга, матери было всего сорок восемь. Оуэн вернулся из колледжа и застал ее лежащей ничком на кухонном столе.

Он подумал, возможно, она пьяна, что было с его стороны довольно странно, поскольку мать, как и он, пила алкоголь лишь в очень редких случаях.

Квартира так и не стала достойным наследством. Он выплатил все мамины долги по кредитной карте, долги на серьезную сумму, и после этого у него ничего не осталось. Всего несколько тысяч фунтов.

А потом он оказался в свободной комнате Тесси с продавленным матрасом, к которому, как и ко всему в его трагическом существовании, он привык и теперь безоговорочно принимает как данность.

В камеру ему приносят завтрак: подгоревший тост и дешевый джем, чашку чая и яйцо вкрутую. Оуэн жадно набрасывается на еду, пряча корочки от тоста под бумажной салфеткой, чтобы офицер, который уберет его поднос, их не увидел.

Через несколько минут перед дверью его камеры появляется инспектор Анджела Керри. На ней приталенное платье с большими накладными карманами, плотные колготки и ботинки. Руки засунуты в карманы, большие пальцы торчат наружу. Вид бодрый и даже веселый.

– Доброе утро, Оуэн. Как у нас сегодня дела?

– Все нормально.

– Хороший завтрак?

– Да, хороший.

– Готовы поговорить еще?

Оуэн пожимает плечами и вздыхает.

– Неужели есть что-то еще, о чем нужно говорить?

Она улыбается.

– О да, Оуэн, да. О многом.

Охранник открывает дверь, и Оуэн следует за инспектором Керри через лабиринт коридоров к комнатам для допросов. Вчера вечером он получил шампунь и вещи, которые ему привезла Тесси. Его волосы теперь чистые, одежда чистая, но у него все еще остается на лбу подсохший шрам после того, как он случайно порезался ножницами, и асимметричная челка, из-за которой он выглядит слегка чокнутым.

В комнате для допросов он садится перед инспекторами Керри и Генри. Инспектор Генри сегодня выглядит немного усталым. По-видимому, у него в семье недавно родился ребенок, и бессонные ночи его крайне утомляют. Не то чтобы Оуэн откровенничал с инспектором Генри о личной жизни, но он улавливает кое-какие нюансы, когда полицейские разговаривают между собой.

Мгновение спустя приходит Барри. От него крепко пахнет лосьоном после бритья и чем-то еще, но не теми парфюмерными изделиями, которые привозят в голубых стеклянных флаконах из дьюти-фри в аэропортах, а пьянящим тяжелым запахом лосьонов в коричневых флаконах из старинных магазинов, затерявшихся в закоулках Мейфэра.

– Доброе утро, Оуэн, – говорит Барри, избегая смотреть Оуэну в глаза.

Допрос построен всегда одинаково. Оуэн откашливается, делает глоток воды из полистироловой чашки и ставит ее обратно на стол.

– Итак, Оуэн. Сегодня понедельник, двадцать пятое февраля. С момента исчезновения Сафайр прошло одиннадцать дней. Кровь, которую мы нашли на стене вашей спальни…

– Это не стена спальни моего клиента, – сухо поправляет полицейского Барри. Он вынужден каждый раз их поправлять. – Эта стена – часть дома, в котором живет много других людей. Она не принадлежит исключительно спальне моего клиента.

– Разумеется, извините, тогда я перефразирую. Кровь, которую мы нашли на стене под окном вашей спальни… ей не меньше недели.

– Возможно, даже больше, – говорит Барри. Разговор записывается, и он не позволит им небрежных формулировок, способных взвалить вину на Оуэна. – Как уже много раз упоминал мой клиент, мы не знаем точно, сколько дней этой крови. Он также в курсе того, что подростки часто использовали территорию заброшенной стройки по другую сторону этой стены как место, где они собирались, чтобы принимать наркотики. Эта девушка, которая, как мы теперь знаем, была связана с семьей, живущей напротив стройки, вполне могла тоже проводить там время. Однажды ночью, будучи в состоянии наркотического опьянения, она могла повести себя неосмотрительно и пораниться. Кровь на стене ничего не доказывает. Вообще ничего, кроме того, что Сафайр Мэддокс в какой-то момент в течение последних двух недель находилась поблизости от дома моего клиента.