пойми в какой момент решит полезть обниматься с противником, вместо того чтобы сражаться, четверо недообученных кадетов, один из которых еще черт-те сколько будет восстанавливаться от ранения, а другая беременна.

— Да ты прям молодец, смотрю, — оскалился я на него, — по себе не забудь пройтись, как по остальным.

— Мне тоже нечем гордиться, — не смутившись, кивнул Бронзовый. — Крылья в этом облике я потерял, а с ними и огромное преимущество в сражении, а, судя по всему, на то, что я стану нормальным драконом и вместе с этим качественной боевой единицей, теперь рассчитывать не приходится. Если он и проявится, то только если, скажем, Войт будет что-то угрожать, причем бесконтрольный и способный угробить не только противника, но и вас, предполагаемых союзников. И все это вообще не упоминая о том, насколько аморальным я в принципе считаю драться с бывшими друзьями и сослуживцами.

О, а я все ждал, когда же он перейдет к нытью на эту тему.

— Спорим, явись ты сейчас туда таким, как есть, тебя замочат эти самые бывшие друзья и сослуживцы и глазом не моргнув, — презрительно процедил, получив злобный взгляд в ответ. — Или нет! Они сначала тебя запрут и будут пытать, на опыты опять же пустят, посмотрят, чего там да как, почему крылышки отвалились, а потом только замочат. Усыпят, если очень повезет, как отработанный живой лабораторный материал.

— Слушай, виверн…

— Это ты слушай! Определись, с кем ты! Быть замаранным кровью существ с этой стороны ты никогда не стремался, так в чем проблема с тем, что и с противоположной будут неизбежные жертвы? Только в том, что ты их знал с детства? Что верил этой белой гниде? А ничего что именно он тебя отправил за головой Войт? Думаешь, он ни черта не догадывался уже, кто она тебе? Все он знал! «Пойди и снеси башку своей Пробуждающей и лиши себя всех шансов выпустить дракона».

— А чем тогда отличается отказ Войт заканчивать связь со мной? Разве вы с ней дружно не решили поступить со мной точно так же и даже хуже? Никаких перспектив на обретение нормальной власти над драконом и существование пожизненно таскающегося за вами прицепа с выскакивающим при необходимости огнедышащим страшилкой? Ответь мне, Войт, тебе нигде не жмет — обрекать меня на такое? Ты не желаешь становиться навеки моей Пробуждающей из страха подобной участи, но запросто обрекаешь на нее меня? Где же твое патологическое стремление к справедливости?

— Она ни хрена тебе не должна! — рванулся я к нему, но Летти вцепилась в мое предплечье. — Ни отчета, ни гребаной помощи! Это твой дракон, сам с ним и разбирайся!

— Стоп! — рявкнула Летти, становясь между нами. — Крорр, Камень может все, и, собрав его, мы просто возьмем и освободимся друг от друга, и ты либо найдешь себе новую Пробуждающую, ту, которая пойдет на это осмысленно, либо же она тебе вовсе не понадобится!

— Камень может все? — передразнил ее бескрылый. — Почему? Потому что твой любовник так сказал?

— Не только, — гордо вскинула голову моя великолепная женщина. — Пока ты считал его Драконьим дыханием, тоже верил в его могущество, и потому что должен быть выход для нас всех. Не простой, и ради него придется драться, но он есть.

И этот выход, вполне вероятно, билет на тот свет, но не наплевать ли? Рыжий стоял тяжело дыша и сверля Летти тяжелым взглядом очень долго.

— Мне бы твою уверенность, — наконец пробормотал он, отворачиваясь. — Ладно, попробуем по-вашему, ведь других путей вы двое не рассматриваете и чужое мнение для вас — пустой звук.

Да, я выбираю верить в то, что Камень может все, особенно теперь, когда вся эта байда про отношения драконов и Пробуждающих тыкает раз за разом меня в то, что я предпочитал до сей поры… нет, не игнорировать, а так… безответственно задвигал на потом. На то потом, когда наступит полная стабильность между мной и Войт и о необходимости ее удерживать заморачиваться больше не нужно будет. Но вот, привет-привет, вожделенная стабильность у меня есть, но она неожиданно снова отдает привкусом обмана с моей стороны. А все потому, что то «вместе навсегда и против всех препон и правил», на которое так отважно решилась моя великолепная Летти, имеет тот же недостаток, что и драконов, то есть разницу в продолжительности жизни.

Поначалу, когда вмазался в мою Стрекозу так внезапно и по самое не могу, пока только и забот было, что ее присвоить, от притязаний Бронзового оградить, заграбастать и выбора не оставить, все как-то не случилось реально загрузить мозг вопросами, как же быть нам с этим. То есть я взял и решил, что Камень нас выручит, приложу усилия, и станет моя Войт мне подобной, то бишь виверной, вот и вся недолга. Она, между прочим, вроде как и не сильно против была, когда узнала о моем коварном замысле. Но вот что если Камень этого не сможет? В смысле все-то может, все-все, а этого — никак. Вдруг из того, кто изначально рожден с единым обликом, двуипостасного не сотворить?

Мои колокола не то что поджались, а прям внутрь втянулись от этого предположения. Ведь тогда выйдет, что потребовав от своей женщины все, всю ее жизнь без остатка, я того же самого в ответ не дам? И как я намерен жить, когда ее время истечет, а мое будет длиться и длиться? Зачем? А я действительно надеюсь остаться в своем уме, наблюдая день за днем за угасанием любимой, что наступит совсем скоро по моей шкале жизни? Ведь даже от видения об этом, причем такого, с которым я яростно сражаюсь, изгоняя из глупой башки, по венам лед разливается, нутро сворачивает железными узлами, а ящер воет.

И правильно воет. Ему ведь жить ой как хочется… но он знает. Знает элементарную истину, страшную, но неоспоримую. Если моя Стрекоза не сможет стать виверной, то тогда я выберу стать человеком. Только человеком, без ящера, без его силы, без неба, без долгих-долгих лет без нее, ради короткой людской жизни с ней. И виверн боится, кто бы не боялся, но и подыхая от страха, он ни мгновения не протестует. Потому что тоже любит Летти. Она моя Единственная, она наша Единственная, и он готов умереть ради того, чтобы я смог с ней жить.

— А какое место во всем этом будет отведено нам? — слабый сиплый голос Рамоса стал для всех нас неожиданностью.

Прекрасно, о них-то мы как-то тут подзабыли, поэтому развернулись к беглым