Он предпочитает думать о тех годах, когда служил в секретной службе, охранял президента, путешествовал по всему миру. Еда была лучше, чем в монастыре, он не имел права ни на секунду потерять бдительность – нужно было постоянно оглядывать все окрестности, произносить кодовые слова. Но зато – приятный официальный статус. И тот раз, когда в зал сумел попасть анархист с пистолетом, а они с Дрейком обезвредили его. Это был довольно удачный период в жизни.

Он кашляет – и кажется, что это кашляет кто-то другой, кто не привык пить. Так же кашлял его тогдашний оруженосец, когда они ездили в пустыню. Песок лез повсюду, секунда невнимания – и ткань, которая закрывает твое лицо, может упасть, и тогда с каждым вдохом ты втянешь целое облако песка. Какое счастье, что они вовремя добрались до той пещеры. Они переждали там три дня, пока песчаная буря не миновала.

– Он уже совершенно пьян, – услышал Бен. Кто это? А, мадам Вентор, как дела? Что нового?

А какая красоточка эта Оснат, а? Закачаешься!

– Теперь лучше поить его из ложки.

Конечно-конечно! Как скажете.

А под кожей у него теперь есть еще кто-то другой, кто им движет, и этого кого-то начинает укачивать. Теперь внимательно, главное – не потерять равновесия.

Никто не знает, насколько равновесие может быть важно. Например, в фехтовании. Он помнит, как фехтовал как-то раз, стоя на крепостной стене. И все, что отделяло победу от смертельного падения навстречу разбивающимся о стену волнам, – это равновесие. Он не скоро освоил это дерьмо – фехтование. Но это клево, на самом деле. Во время поединка можно болтать – и этим бесить противника.

– Рот пошире! – говорит кто-то.

Он открывает рот, и ему маленькой ложкой вливают жидкость – жгучую, но приятную.

– Глотай, ну же! Глотай!

Ну ладно, проглотим.

Кстати, это место кое-что мне напоминает.

Кажется, когда-то я здесь уже бывал. Народу было побольше, кто-то играл в углу в карты, а я всегда получал напитки бесплатно. Это в порядке вещей, если ты – шериф. Когда за карточным столом начинались беспорядки, меня звали – и я всех мирил. Кроме того раза, когда сказали, что идиот Тимоти мухлюет, – а он не смог это стерпеть. Этот придурок стал вытаскивать пистолет, и я прострелил ему правую руку, чтобы он успокоился.

Но и там не было девиц симпатичнее, чем ты. Как, говоришь, тебя зовут?

Может, схватиться за перила? Мне кажется, что мы на корабле. Шатает. Дома у Чон Мая иногда казалось, что ты на корабле. Занавески развевались от ветра, и это порой вызывало странное ощущение. О, Май был хорошим учителем. Все, что я умею в кунг-фу, – от него. Я любил пить с ним чай. Он умел заваривать чай как следует.

– Лехаим! – вдруг сказал Бен, взмахнул рукой – и грохнулся на спину.

Оснат подскочила к нему из-за барной стойки. Он лежал на полу, вытянув одну руку в сторону. Оснат подняла его голову, и он открыл глаза.

– С тобой все в порядке? – спросила она.

Он покосился на нее и сказал:

– Я владею кунг-фу.

Надо же, я снова сижу.

Как хорошо сидеть.

Пожилая женщина наливает в ложку еще какую-то жидкость и при этом нараспев приговаривает: «С ложкой виски можно проглотить любое лекарство». Звучит логично – и в то же время дико.

Я втягиваю виски-суп, которым она поит меня из ложки.

– Надо бы остановиться, – говорит она. – Он пьян в стельку. А то не дай бог доведем его до алкогольного отравления.

Кому старуха это говорит?

А, этой вот.

С этой я тоже хочу поговорить.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает красотка, и я показываю ей большой палец.

Летчик из соседнего самолета показывает мне большой палец в ответ. Он мне нравится. Хотя мы с ним и соревнуемся – кто собьет больше вражеских самолетов, – но у нас все по-дружески. Только позавчера мы вместе сидели на солнце и пили холодное пиво. Воздух был горячий, прямо раскаленный. Как тогда, когда я вбежал в горящий дом, чтобы спасти того ребенка. Каким жаром все пылало! В подобных ситуациях обостряются все чувства и жар кажется еще нестерпимее. Обоняние тоже обостряется. Я до сих пор помню запах дымного пороха – после того, как вытащил друзей из пожара в Ленинграде. Да, там я чуть не сгорел.

Интересно: я что, думаю вслух? Или мой голос звучит только у меня в голове?

Они смотрят на меня – так что, наверное, я говорю вслух.

Но мне кажется, что я думаю, а не говорю. Ну ладно. Наверное, я подустал.

Вот бы стаканчик холодной воды.

Я скачу верхом на Сальвадоре – это мой верный конь, – а передо мной за горами – замок. На фоне яркого ночного неба он выглядит как огромная обломанная деревянная щепка. Замок торчит из земли, как Эйфелева башня. Отбрасывает тень на землю. Может, у меня осталось немного воды. Я попью холодной воды и на стрельбище. Сегодня мы тренируемся стрелять из двустволки. Ну, то есть это они тренируются, а я их экзаменую. Но я тоже стреляю, потому что люблю состязаться с ними. Кто лучше поражает мишени, кто быстрее разбирает и собирает ружье.

Как дела?

А что, если я пьян? И хочу прилечь?

Нет-нет. У меня все хорошо. Чувствую себя отлично, честное слово.

А у тебя как дела?

Ты слышишь меня, или мой голос звучит только у меня в голове? Кивни или подай еще какой-нибудь знак, чтобы я знал.

Знаешь, сколько нервных окончаний на губах? Тьма! Они расположены там куда теснее, чем в любом другом органе тела. На нижней губе их чуть больше, кстати. И они там просто ждут, пока кто-нибудь к ним прикоснется – и что-нибудь произойдет. Спустя столько лет без дела, когда они все ждали и ждали. Если ты теперь подойдешь и поцелуешь их – какая там начнется вечеринка!

Эти рецепторы на моих губах – как усталые солдаты-резервисты, которые все шутят, что поцелуй – это вроде прикосновения пластикового стаканчика, не более того. Но если ты меня поцелуешь – они испытают потрясение всей своей жизни.

Тысячи нервных окончаний, которые привычно окопались в слизистой губ, вдруг подпрыгнут в панике. «Не может быть! – скажут они, – этого не может быть». Но когда они поймут, что это происходит на самом деле, они возликуют: «Это было! Это было!» – и будут снова и снова подпрыгивать в своих окопах, как будто не веря, пока им не скажут: «Нужно рассказать мозгу!» – и тогда они снарядят делегацию импульсов, и те понесутся, как вихрь. Гонцы примчатся ко входу в мозг, к воротам разума, и будут колотить кулаками в двери. Изнутри спросят: «Кто там?» – и когда они ответят: «Это мы! Мы от рецепторов губ!» – то услышат, как там, внутри, смеются.

– Да что вы! – скажет привратник. – Все же знают, что у Бена рецепторы губ бездействуют.