Чёрт побери, была не была! Шутки кончились, и я творю безбожную дерзость. Без-бож-ну-ю! Но пришло время откровенных действий и откровенных разговоров.

– Станислав, а ты умеешь улыбаться? Хоть иногда? – спросила в то мгновение, когда рука моя двинулась дальше, выше.

А если откажется отвечать, дерзость моя перейдёт все границы. Впрочем, даже если не откажется. Сердце моё уже вырывается из груди, его должно сегодня поддержать этот ритм.

Пальцы мои были ледяными, и кожа Стаса казалась горячей, почти обжигающей, когда я подняла ладонь вверх по предплечью до закатанного рукава рубахи, потом выше, к плечу. Он молчал, не двигался, просто сидел и смотрел перед собой, словно позволял мне быть смелой и делать всё, что только пожелаю. Лишь рука напряглась, судорожно сжимая рычаг передач, и дыхание, казалось, стало неглубоким, рваным. Это понимание горячей волной разлилось по телу, ударяя в лицо и заставляя алеть щёки. Господи, что я делаю?

Но думать было некогда, да и не хотелось. Не встретив сопротивления, пальцы мои двинулись дальше, наверх, до плеча, задержавшись на крепких бицепсах. Почему я тогда спала? Почему не помню, как лежала на этих руках, пока Станислав нёс меня до квартиры?

Ещё несколько сантиметров – и пальцы достигли расстёгнутого ворота рубашки, прошлись по краю, коснулись горячей кожи. Стас вздрогнул, едва-едва, почти незаметно, но от этой реакции мне самой захотелось судорожно втянуть воздух сквозь зубы, практически застонать. Но я вытерпела. Плотно сжала губы и продолжила извращённую, но такую долгожданную пытку. Для меня? Для него? Кого сейчас сильнее сжигает огонь? Почему телохранитель не оттолкнёт меня? Не потому ли, что сам этого хочет, хоть и строит из себя Снежную королеву?

Рука моя скользнула под ворот, мягко легла на обнажённое плечо и помассировала напряжённые мышцы. Слишком напряжённые, забитые. Кажется, кое-кто сегодня тоже невероятно устал.

– Умею, Регина Денисовна, – вдруг отозвался Стас.

Я не сразу поняла, о чём он, слишком увлечённая ощущением кожи под ладонью и бьющейся на шее жилкой, которую хотелось коснуться не только пальцами. Если немного податься вперёд – благо, панель позволяет, – можно спокойно…

Только потом удалось вспомнить собственный вопрос. Умеет ли он улыбаться. Умеет, да. Но не со мной.

– Но не со мной, – произнесла вслух, преодолевая последние миллиметры и запуская пальцы в его волосы. Легонько сжала пальцами шею, массируя, вынуждая перестать быть статуей, откинуть голову назад, позволить себе расслабиться. Ну же! Ну!

Секунда, две, три – и Стас подчинился. Резко выдохнув, подставил шею под мои пальцы и запрокинул голову. Самую малость, почти незаметно, но это уже было победой. Ещё одной. Моей. Сегодня.

– Зачем мне улыбаться? – пробормотал он, скосив на меня взгляд.

Отодвинуться не попытался, зато так посмотрел, так… у меня перехватило дыхание. Казалось, всё происходит не здесь, не с нами, а в какой-то другой реальности, где Регина слишком смелая, а господин телохранитель – податлив и согласен на всё. На улице царила темнота, солнце окончательно опустилось за горизонт, и только жалкий свет фонарей да огоньки раздражённых сигарет застрявших в пробке людей немного рассеивали мрак. Мы были отрезаны от мира. Одни. В салоне авто, освещённом тусклым свечением приборной панели.

– Мне бы хотелось, – просто ответила я и всё же поддалась желанию. Сдвинулась на самый край сидения, почти улеглась на ручник и дотянулась губами до его шеи, нежно-нежно прижимаясь к панически бьющейся венке. Рука продолжала массировать затылок Стаса, пальцы зарывались в короткие чёрные волосы, и чёрт… впервые в жизни собственная смелость приносила мне такое наслаждение. Я приоткрыла губы, пробуя его кожу языком.

– Регина…

Стас дёрнулся и всё же попытался отстраниться, но теперь, ощутив его вкус, вдохнув аромат шалфея, морозной свежести и немного (совсем немного) бензина, пропитавший их целиком, пока были в мастерской, я не могла, просто не желала останавливаться. Да пропади всё пропадом!

Я крепче сжала его шею, не позволяя уйти, вторая рука легла на бедро, мягко проводя от колена выше. Губы поднялись выше по шее, целуя тонкую кожу, замирая на ямочке за ухом. Святые шестерёнки, мы одни, мы словно в другой вселенной, в космосе, в безвременье… Он не посмеет оттолкнуть меня.

– Что, Регина? – прошептала я, прикусывая мочку уха, утыкаясь носом в его волосы, прижимаясь грудью к плечу. Ручник больно впивался в живот, так что я подалась ещё ближе, практически упираясь в него бедром – так хоть менее болезненно, а автомобиль выдержит и не такое. А потом добавила всё так же тихо: – Что? Не хочешь – оттолкни?

И чувственно коснулась губами его горла, ощущая, как вибрирует гортань под этим поцелуем, как разрывает воздух его стон. Оттолкнуть? Сейчас? О, сомневаюсь! Рука моя скользнула по его ноге ещё выше, не доходя до самого верха, но останавливаясь на бедре всего в паре сантиметров. Тыльная сторона ладони даже сквозь ткань джинсов ощущала жар, недвусмысленно намекающий, что, чёрт побери, не я одна сгораю сегодня. Здесь. Сейчас. Рядом с ним.

Я оторвалась от шеи Стаса, поцеловала его подбородок, щёку, уголок губ… и застыла, остановилась, изучая взглядом лицо. Длинные подрагивающие ресницы, брови вразлёт, не раз ломаный нос, тонкие, но такие чувственные губы – и светлый шрам, тянущийся от левой скулы по виску. Где мой господин телохранитель получил его? Я хотела коснуться этой тонкой полоски, пальцами, губами, но для этого нужно было стать ещё ближе, дотянуться, не упасть…

А потом Стас резко открыл глаза, и я забыла обо всём, даже о шраме. Потому что наш взгляд глаза в глаза дотла сжигал все мысли, оставляя голову абсолютно пустой. Мы смотрели, смотрели, смотрели. Время не просто замерло, оно остановилось, подарило нам бесконечность для того, чтобы этот взгляд не прекращался. Ничего не осталось, кроме бушующего в теле огня и безудержного желания. Жажды почувствовать его губы на своих, оказаться так близко, как только можно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А потом безвременье рассыпалось сотней осколков, когда Стас резко подался вперёд, целуя меня, обхватывая рукой шею, превращаясь из мраморной статуи в ртуть, в жидкий металл. И в этом поцелуе выливалось всё напряжение сегодняшнего дня, вся страсть, которая преследовала меня – нас? – с того вечера в кафе и после, с бассейна. Мы не целовались, боролись: он сминал мои губы, стараясь подавить, подчинить, поймать, я в ответ легонько прикусывала его, тут же зализывая, сплетаясь языками, тоже стремясь главенствовать. А потом просто накрыла ладонью его возбуждённую плоть сквозь ткань джинсов, срывая с губ дрожащий стон и тут же ловя его, проглатывая. Наслаждаясь своей властью.