– Так, – сказал он, – а где Дэнни?

– Он? Где-то в доме. На улице собираются тучи… Есть хочешь?

Джек с притворным вожделением погладил упругий, обтянутыйджинсами зад.

– Как волк, мадам.

– Осторожней, пьянчуга. Взялся за гуж…

– Трахнемся, мадам? – спросил он, не переставая поглаживать.– Паскудные картинки? Неестественные позы?

Когда они проходили под аркой, Джек один-единственный разоглянулся на коробку, в которой спрятал (чей?) альбом. При погашенном свете онапревратилась в силуэт, ничего больше. Джек чувствовал облегчение от того, чтоуводит Венди прочь. По мере того, как они приближались к лестнице, страстьстановилась все менее наигранной, все более настоящей.

– Не исключено, – ответила она. – Вот сделаем тебе сандвич…Ой-ой-ой! – Она, хихикая, увернулась от него. – Щекотно!

– Разве ж так Джок Торранс хотел бы щекотать вас, мадам…

– Отвали, Джок. Как насчет ветчины с сыром… для начала?

Они вместе поднялись по лестнице и Джек больше неоглядывался. Но ему вспомнились слова Уотсона:

«В каждом крупном отеле имеется свое привидение. Почему?Черт, люди приезжают и уезжают…»

Тут, захлопнув за ними дверь подвала, Венди заперла этумысль в темноте.

Дэнни вспоминал слова другого человека, отработавшего сезонв «Оверлуке»:

«Она говорила, будто увидела в одном из номеров что-тотакое… в том номере, где случилась нехорошая вещь. Это номер 217, и я хочу,чтобы ты пообещал мне не заходить в него, Дэнни!.. Обходи его стороной…»

Дверь оказалась самой обычной и ничем не отличалась от любойдругой на первых двух этажах отеля. Покрашенная в темно-серый цвет, онарасполагалась в середине коридорчика, под острым углом соединяющегося с главнымхоллом третьего этажа. Цифры на двери выглядели точно также, как номера квартирв их боулдерском доме. Двойка, единица и семерка. Большая сосновая доска. Прямопод цифрами – крошечный стеклянный кружочек, глазок. Дэнни несколько разпытался заглядывать в такие. Изнутри видишь большой кусок коридора. Снаружи,хоть мозоль на глазу набей, ничего не увидишь. Грязное жульничество.

(Зачем ты здесь?) Прогулявшись за «Оверлуком», они с мамойвернулись и она приготовила его любимый ленч – сандвич с сыром и «болоньей»плюс бобовый суп Кемпбелла. Они ели на кухне у Дика и болтали. Из включенногоприемника доносилась слабая музыка и потрескивание; музыку передавала станция вЭстес-Парк. Кухня была любимым местом Дэнни в отеле. Он считал, что и мама спапой, должно быть, чувствуют то же – ведь три дня они пытались обедать встоловой, а потом, по общему согласию, расставили стулья вокруг разделочнойдоски Дика Холлоранна величиной с их стовингтонский обеденный стол, и сталиесть на кухне. Столовая слишком подавляла. Даже если горел свет, а изкассетника в конторе лилась музыка. Ты все равно оставался одним из троих застолом, который окружали дюжины других столиков, пустых, укрытых от пылипрозрачными пластиковыми скатертями. Мама сказала, что это все равно, чтообедать в середке романа Гораса Уолпола, а папа рассмеялся и согласился. Дэннипонятия не имел, кто такой Горас Уолпол, зато прекрасно знал, что стоило имначать есть на кухне, мамина стряпня стала вкуснее. Он не переставалобнаруживать повсюду мельчайшие отпечатки личности Дика Холлоранна и они, кактеплые прикосновения, придавали ему бодрости.

Мама съела полсандвича, а суп не стала. Она сказала, что,раз и фольксваген, и тутошний грузовичок на стоянке, Дэнни придется погулятьодному. Она сказала, что устала. Если Дэнни считает, что сумеет скоротать времяи не попасть в беду, она, может быть, на часок приляжет. Дэнни с набитым сыромртом заверил ее, что со своей точки зрения – сумеет.

– Почему ты не ходишь на детскую площадку? – спросила мама.– Я думала, она тебе до смерти понравится, тут и песочница для твоих машинок, ивсе прочее…

Он сглотнул, и еда сухим, твердым комком прокатилась погорлу вниз.

– Может, еще понравится, – сказал он, поворачиваясь к радиои крутя ручку.

– А зверюшки из кустов как здорово сделаны, – сказала Венди,забирая у него пустую тарелку. – Очень скоро папе придется пойти подстричь их.

– Ага, – отозвался Дэнни.

(Просто разные гадости… раз – с теми кустами, чтоб им пустобыло… что на манер зверей подстрижены…)

– Если увидишь папу раньше, чем я, скажи, что я ложусь.

– Конечно, мам.

Она сунула грязные тарелки в раковину и опять подошла кнему.

– Ты счастлив, Дэнни?

Он простодушно взглянул на нее, над губой были молочные усы.

– Угу.

– Плохих снов больше не видел?

– Нет.

Один раз, ночью, когда он уже лежал в постели, Тони приходилк нему, еле слышно звал по имени издалека. Дэнни крепко зажмурился и неоткрывал глаз, пока Тони не исчез.

– Точно?

– Да, мам.

Кажется, она была довольна.

– Как твоя ручка?

Дэнни предъявил руку.

– Получше.

Она кивнула. Накрытое миской гнездо, где было полным – полнозамерзших ос, Джек отнес за сарай в мусоросжигатель и сжег. С тех пор ос онибольше не видели. Он написал в Боулдер юристу, приложив снимки руки Дэнни, идва дня назад юрист ответил, отчего у Джека полдня было поганое настроение.Юрист выразил сомнение, что процесс против фирмы-изготовителя дымовой шашкибудет успешным, поскольку подтвердить, что все напечатанные на упаковкеинструкции были выполнены точно, может только сам Джек. Джек спросил, нельзя ликупить другие шашки и проверить их на тот же дефект. Да, ответил юрист, норезультаты будут в высшей степени сомнительными, даже если все контрольныешашки сработают плохо. Он рассказал Джеку о случае с компанией, производящейраздвижные лестницы, и сломавшим спину человеком. Венди сокрушалась вместе сДжеком, но в глубине души просто радовалась, что Дэнни так дешево отделался.Юридические хитрости лучше было оставить тем, кто в них разбирался, а Торрансыв их число не входили. К тому же, с тех пор осы у них больше не появлялись.

– Сходи, поиграй, док. Повеселись.

Но он не веселился. Он бесцельно бродил по отелю, заглядываяк горничным в чуланы и в каморки швейцаров, выискивая что-нибудь интересное ине находя – маленький мальчик, топающий по затканному извилистыми чернымилиниями синему ковру. Время от времени он пробовал открыть дверь какого-нибудьномера, но все они, конечно, были заперты. Универсальный ключ висел внизу, вконторе, но папа сказал, чтобы Дэнни не смел его трогать. Да ему и не хотелось.Или хотелось?