Смолина вновь легонько потряхивал привычный охотничий азарт.Он ничего еще не понимал и не строил версий по недостатку информации, но твердознал, что история поворачивается неожиданной стороной – и вовсе не кончена, какему сгоряча представлялось всего минуту назад.

Ну разумеется, и Лобанский на старости лет мог подвинутьсяна «роковых тайнах». Все три его прежних книги были сугубо деловыми, не наслухах основанные, не на дешевых сенсациях, а на конкретных, большей частью имсамим раскопанных материалах. Правда, было это давненько, еще при Советскойвласти. Вполне мог, как со стариками случается сплошь и рядом, увлечься химеройПоследней Пасхи – тем более что на полке у него обнаружилось аж восемь дешевыхкнижонок о загадках семи яиц – с завлекательными заголовками, излагающимидомыслы, сплетни и некритические пересказы эмигрантских фантазий. А впрочем, ицелых три эмигрантских сказочки, переизданные в нашем Отечестве, имелись надругой полке. В общем, можно предположить, что старикан тоже увлекся ПоследнейПасхой.

Вот только как быть с интереснейшей подробностью, которая ник каким химерам, сказкам и фантазиям не могла иметь отношения?!

Только что Степа подробно и бесхитростно описал Смолинурисунки, давно известные всякому порядочному антиквару, – эскизы,предшествовавшие изделиям Фаберже. Он ведь был дельцом серьезным, и его мастера– люди основательные, прежде чем что-то делать, художник рисовал детальныйэскиз, и не один. Именно так они и выглядели: типографский орленый штампФаберже, частенько еще и подпись художника… Эскизы эти сами по себепредставляли немаленькую ценность и продавались за солидные деньги.

Федор Коч, мастер Фаберже… Несомненные эскизы Фаберже,числом, что характерно, семь… «Так что же это? – мысленно возопилСмолин. – Неужели такое случается?»

Верилось с трудом. Почти совершенно не верилось. Но, сдругой стороны, очень уж много конкретики…

– Значит, книгу написал… – задумчиво протянулСмолин.

– Ага. Ну, времена ж теперь не советские, загосударственный счет теперь не прокатит… Он что-то такое говорил, будто искалденьги в музее… но в музее тоже девятый хрен без соли догрызают. В администрацииего вежливенько выставили – нет у них денег, говорят, на такие второстепенныепустяки… Вот он помыкался-помыкался – и решил издать за свой собственный счет,пусть и мизерным тиражом… Очень он этой книжкой был воодушевлен – ничего нерассказывал, только руками размахивал и уверял – мол, прольет наконец свет,истину предъявит… ну, всякое такое. Аж слюни летели…

Никакой рукописи в квартире не было. Как не было и семиэскизов, о которых только что говорил Степа. Что это должно означать? А хренего знает…

– Слушай, – сказал Смолин, – а что с ним,собственно, случилось? Тут на лавочке пили мужики, бывшие здешние жители, таквот, они не на шутку заспорили – сам Лобанский умер или убили его. Одиндоказывал, что убили… Как там дело было?

– Да ну! – покривясь, махнул рукой Степа. –Ерунда. От нечего делать… На улице его нашли. Как менты потом говорили – у насже тут, в общем, маленькая деревня, все всё знают – определенно прихватилосердце – года-то! – вот он и свалился, стукнулся виском о камень… тамбулыжников много. Никто и дела не заводил, все ясно было сразу…

– Ну, а слухи-то отчего поползли?

– Да говорю же, от нечего делать. Якобы его видели сбольшой сумкой незадолго до того, а потом при нем этой сумки не нашли и нигдеее не нашли… Да и в том конце города, в противоположном, считайте, ему делатьбыло совершенно вроде бы и нечего… Да и всё, собственно. На пустом местераздули… Может, и не было у него никакой сумки, это кто-то потом присочинил. Ав те края он мог зайти по каким-то своим делам, мало ли какие у человека дела…Он вообще любил по городу бродить, скучно ж сиднем сидеть дома, когда всестарые друзья давным-давно померли… В общем, чешут языками от нечего делать,скучно у нас… А вообще, у нас вся уголовщина вокруг приисков кружится, потомучто там-то золото реальное, а не все эти побасенки…

Смолин усмехнулся:

– Однако ж, сокол ясный, ты сам за этими побасенками вподвал полез…

– Да ладно вам… – сконфуженно поскреб в затылкеСтепа. – С детства про корнеевский клад слышу, да и вообще, надо былопосмотреть, сами ж про старые дома объясняли…

– Замяли, – фыркнул Смолин. – Так чем у негокончилось с книгой? Если деньги завелись… Издателя нашел? Они тут у вас вообщеесть?

– Да откуда у нас издатели… Это у вас в Шантарске наэтом можно деньги заработать, а у нас-то с чего? Типография совсем загибается,там только районную газету и печатают, а больше и заняться нечем. Туда б он непошел, они сроду книгами не занимались. Может, у вас, в Шантарске? Хотя он квам вроде бы не ездил… Вы в музей сходите, если в самом деле интересуетесь, онс тамошней директрисой был большим приятелем. Это меня она люто ненавидит, каккласс – они там у себя культурные ценности берегут, духовность блюдут, а я,злой коммерсант, эти самые духовные ценности за деньги новым русским впариваю.Вот и злобствуют – у самих-то ни копья, чтобы прикупить что интересное… Если вык бабке пойдете, на меня не вздумайте ссылаться – она меня на дух не переносити вас с порога наладит по тем же мотивам…

– Учту, пожалуй что, – задумчиво сказал Смолин.

– Ну, я пойду? А то времени уже…

– Шагай, Степа, – сказал Смолин рассеянно. –Пора и мне на боковую, пожалуй…

Степа, однако, замялся в дверях:

– Василий Яковлевич… А вам про эти рисунки сильноинтересно?

– Ну, как тебе сказать… – осторожно ответилСмолин. – Не так чтобы, но посмотреть бы не грех – Фаберже все-таки…Только где ж они?

– Нет, я про ксеры…

– А что? – насторожился Смолин, не показывая,конечно, виду.

– Я ж говорю – ксерил ему акварельки… Первая партия непошла, нечетко отпечатались… н у, знаете, как это бывает? Вторая тожеполучилась сикось-накось. Короче, я поменял картридж – мне как раз самому нужнобыло рекламки шлепать – и вот тогда только пошло как следует… Тут как разпривезли газировку и чипсы… Я замотался, короче, некогда было убираться, такчто кинул эти дерьмовые копии в подсобку вместе с бумагами на выброс… и они тамдо сих пор лежат. Жду, когда накопится хламу, чтобы пригнать «Газельку» иединым махом все на свалку… Там они и лежат, точно. Если вам интересно, приходитезавтра…

Великолепно изображая лень и равнодушие, Смолин протянул:

– Да зайду, пожалуй что, гляну. Не выкинь, смотри.Мелочь, а интересно. Разгребусь с делами, зайду… Счастливо.

Оставшись в одиночестве, он встал, сел, снова встал,прошелся по комнате мимо длиннющей книжной полки. Представления не имел, что идумать, в голове царила совершеннейшая путаница. Присутствовала, конечно, явнаязагадка – но не более того, господа мои, не более того. В конце концов, у Кочаи впрямь могли сохраниться эскизы, он мог быть причастен к созданию тех самыхсеми исчезнувших яиц… Ну и что? И это – всё. Отсюда еще ничего не проистекает,если быть реалистом, так что не надо с ходу строить чересчур ужголовокружительные гипотезы…