– Тебе не кажется, что я в нем буду выглядеть смешно?

– Ну что ты, конечно нет. Обожаю Арлекина, он хитрее всех. Примерь!

Я зашел в кабинку. Надев костюм, я тщательно и придирчиво осмотрел себя, словно генерал перед парадом. Но, в отличие от генерала, я не стремился выглядеть безупречно, я лишь надеялся стать неотразимым. Увы, этого не случилось: я был похож на клоуна.

Полин вышла из своей кабинки в белоснежном платье Коломбины, с таким глубоким вырезом, что мне стало жарко. Платье подчеркивало ее тонкую талию и слегка открывало плечи. Она была словно мак, выросший на краю поля и не успевший покраснеть. На мой взгляд, она была бесподобна.

– Что скажешь? – неуверенно улыбаясь, спросила она.

Приличия ради я умерил свои восторги.

– Неплохо.

– Ты тоже неплохо смотришься! А ты знаешь, что все эти разноцветные кусочки ткани изображают заплаты? Арлекин был нищий бродяга, – объяснила она.

Раз уж приходится переодеваться, почему я не имею права надеть костюм какого-нибудь там венецианского принца или Скарамуша, чтобы подняться по социальной лестнице, пусть и совсем ненадолго – может быть, на самом деле именно в этом состоит цель всех переодеваний? Но нет, мое происхождение намертво приклеилось к коже, как старый комок жевательной резинки к столу в классе.

– В каком районе Монтаржи ты живешь, Эмиль?

Из соседней кабинки выглянул отец Полин в черном венецианском костюме: я даже не заметил, как он вошел в бутик.

– Недалеко от леса, по дороге в лицей.

– У вас там дом или квартира? – продолжал он с таким видом, словно я заинтересовал его. Возможно, он не хотел ничего плохого, но эти расспросы уже становились опасными.

– Дом, – быстро ответил я. Это была не совсем ложь, ведь дом оставалось только построить. Скажи я, что живу в трейлере, он дал бы мне такого пинка, что я летел бы до самой границы.

– А чем занимаются твои родители?

Я угодил в ловушку. Мне устраивают настоящий допрос, как в участке, только в камеру не сажают. Заранее приготовленного ответа у меня не было. Я покраснел как рак.

– Ты не знаешь, чем занимаются твои родители? – удивился отец Полин.

– А ведь правда, – подхватила Полин, выскочив из-за моей спины, – ты никогда мне об этом не говорил. – Эти двое словно почувствовали, что нашли у меня слабое место. Надо признаваться, подумал я, другого выхода нет. Какую бы ложь я ни придумал, она может обернуться против меня.

– Мой отец работает торговым агентом, – выдавил я из себя наконец.

– Торговым агентом? – спросил маэстро с веселой улыбкой. – То есть коммивояжером?

Я кивнул.

– Твой папа – один из тех типов, которые ходят по домам и пытаются всучить людям всякое барахло? – спросила Полин. И тут же расхохоталась – настолько нелепой показалась ей эта мысль.

– Да, верно, – ответил я, едва сдерживая слезы. Не знаю, приходилось ли вам в последнее время переживать унижение: это что-то вроде убийства изнутри, такая внутренняя Хиросима, огонь, который выжигает все вокруг. Но они не сознавали этого, они сдерживались, чтобы не начать открыто насмехаться надо мной, – да, и Полин тоже. Только ее мать, вынырнув из кабинки в чудовищном фиолетовом платье, сочла нужным вступиться за меня:

– Ничего смешного, наверняка это тяжелая работа.

Тут я спросил себя, что лучше: чтобы тебя высмеивали или чтобы жалели? Так или иначе, это было свыше моих сил. Я вернулся в свою кабинку. И, воспользовавшись тем, что они удалились в свои, я смылся, ни с кем не прощаясь, да, я убежал из магазина.

Я был побежден и поспешно отступил, покинув поле боя, это было постыдное поражение, полный разгром. Я несся по улицам Венеции так быстро, как только мог, чтобы они меня не догнали. Мне хотелось закричать, но я не мог. Конечно, никто не побежал за мной. В какой-то момент, выдохшись, я остановился и начал надрывно кашлять. Потом постепенно успокоился. Несмотря на любые усилия, я всегда буду гадким утенком, и ничем больше – вот она, правда. В сказке, которую я обожал слушать, когда был маленький, гадкий утенок под конец превращался в белого лебедя. Но надо быть реалистом: мне такое превращение не светит. Я могу красить волосы, переодеваться с головы до ног, но ничто и никогда не сделает меня презентабельным.

Я сел на вапоретто, который шел в сторону кемпинга. За кормой с криками летели чайки, мне казалось, что они смеются надо мной. Наверно, не надо было мне приезжать в Венецию. По крайней мере, я не узнал бы, что мой папа спит с соседкой. Я еще не успел взвесить все последствия, в данный момент я чувствовал только ужас. Ужас и разочарование. И вот что удивительно: если в жизни моего отца есть две женщины, то я, его сын, похоже, не сумею завоевать ни одной. Сегодня дверь приоткрылась, но у меня не хватило смелости войти. Счастье, если ты к нему не привык, гораздо более сложная штука, чем можно подумать. Как крупный выигрыш в лотерее: некоторые после этого слетают с катушек и так и не приходят в себя.

Я снова и снова прокручивал в голове минуты, проведенные в комнате Полин, до того ключевого момента, когда она вдруг встала с постели и вышла. Почему у нее внезапно изменилось настроение? И вдруг до меня дошло. Я лежал к ней спиной, она придвинулась и уткнулась носом в мои волосы. И наверняка заметила, что они крашеные. На таком расстоянии это просто невозможно не заметить. Я вспомнил, как она резко отодвинулась от меня: теперь все ясно, она отшатнулась, почувствовав отвращение. Любая девушка на ее месте поступила бы так же. Проклятые темные корни, это они все испортили.

Придя в кемпинг, я услышал музыку, доносившуюся из бара-ресторана-пиццерии-продажи-открыток: там была какая-то вечеринка или даже праздник, но мне в тот момент было не до праздников. Когда я подошел к трейлеру, Наташа и Фабрис готовились к ужину. Фабрис раскладывал приборы на столе для пикников, стоявшем перед трейлером, а Наташа резала помидоры для салата. Завидно было смотреть на них, так быстро сблизившихся и понимавших друг друга с полуслова.

– Ты вовремя, мы как раз садимся ужинать, – сказала Наташа со своей улыбкой, полной неизъяснимой нежности.

– Хорошо провел время, братишка? – спросил Фабрис, протягивая мне банку кока-колы, а сам опрокидывая очередную банку пива.

– Отлично, – с болью в сердце ответил я. Вдаваться в подробности не хотелось.

В трейлере мама спокойно сидела перед телевизором и смотрела телевикторину по итальянскому каналу RAI Uno.