– Пожалуйста, не могли бы вы перестать стучать карандашом? – процедила я сквозь стиснутые зубы.

Я не узнала своего голоса.

Карандаш резко перестал клевать стол.

– Тебя это раздражает?

– А вы как думаете? – голос мой сочился сарказмом.

– Мия, ты рассержена?

Я была рассержена, но не стала ей отвечать. Не хотелось доставлять ей удовольствие. Эти дурацкие вопросы ни к чему не вели. Я не видела смысла ни в них, ни в этих сеансах, коли на то пошло. Я находилась там, где мне место, и ничто не могло этого изменить. Ни ее вопросы, ни ее психологические тирады.

– Мия, нам пора поговорить о наказаниях.

– Не хочу, – набычилась я, как ребенок.

– Пора.

Я встала так резко, что опрокинула стул, и принялась мерить комнату шагами.

– Почему это так важно? Ну, била меня Джуди. Людей все время бьют. Нарушаешь правило – получаешь наказание. Что тут необычного? – голос мой рикошетил от стен.

Доктор Маршалл даже не моргнула, пока я металась по ее кабинету, выкрикивая ей это все. Она оставалась спокойной, и не будь я в таком бешенстве, то сказала бы, что она даже выглядела довольной. Я же сквозь красную пелену гнева, застившую глаза, не видела ничего.

– Ты не заслуживала наказаний.

– Вы понятия не имеете, чего я заслуживала! Знай вы все, что я делала, вы бы так не говорили.

– Мия, я видела фотографии, – сочувственно произнесла она. – Ты не делала ничего, чтобы заслужить то, что случилось с тобой. Эти отметины у тебя на спине не твоя вина.

Я слегка пожала плечами. Будет ли конец моему позору? У меня шрамы. Ну и что? У массы народу шрамы.

– Я заслужила их все до единой.

– Почему? – тихо спросила она.

– Я плохо себя вела. Все время. Как вы не понимаете? У Матушки были правила, и пока я их соблюдала, она обращалась со мной прекрасно. Если бы я только соблюдала правила, ей не пришлось бы ничего этого делать, – сказала я, указывая на шрам на плече.

Доктор Маршалл вздохнула и потерла переносицу.

– Мия, люди все время нарушают правила. Дети испытывают поставленные родителями границы. Их ловят, но в их наказания не входят кожаный ремень или голод. Эта женщина воспользовалась твоей наивностью и обернула ее против тебя, чтобы заставить тебя поверить, что ты заслужила ее форму наказания.

– Я делала всякое, – выплюнула я, истерически размахивая руками.

– Какое такое всякое?

Я прислонилась к стене.

– Вначале я много плакала. Я знала, что мне не положено. Это было неуважительно после всего, что она для меня сделала. Я предавала ее снова и снова.

Доктор Маршалл откинулась на спинку стула, тот скрипнул.

– Всего, что она для тебя сделала? – переспросила она, подняв брови. – Ты имеешь в виду, как она забрала тебя из садика перед домом? Из семьи, которая любила и обожала тебя. Семьи, которая оплакивала твою пропажу. Это ты предавала? Мия, как ты не видишь… Ты не предавала ее, это она предала тебя. Она забрала тебя из привычной жизни. Разумеется, ты плакала. Ты была маленькой перепуганной девочкой.

Ее слова начали до меня доходить, и я медленно сползла по стене.

– Но она же спасла меня, – прошептала я.

Я подтянула колени к груди и принялась медленно раскачиваться.

Доктор Маршалл обошла стол и опустилась на пол рядом со мной.

– Мия, от чего она тебя спасала?

Я отползла от нее, словно раненый зверь. Я не хотела, чтоб она была близко. Я больше не хотела, чтобы кто-нибудь вообще приближался ко мне.

Сознание затопили образы времен моей жизни у Джуди. Каждый вопль, каждое избиение, каждый взмах кожаного ремня. Я чувствовала, как мое тело дергается от боли, словно заново переживала годы и годы наказаний.

– От моей болезни. В смысле, не знаю. Просто все так запутано, – прохрипела я.

Доктор Маршалл покачала головой и подползла ко мне.

– Мия, ты не была больна. Она не спасла тебя. Она сама была больна, и она лгала тебе.

Я закрыла глаза. Ни гнева. Ни печали. Пустота. У меня ничего не осталось.

– Я доверяла ей, – дрожа, прошептала я.

Зрение затуманили подступившие слезы. Все эмоции, которые я держала закупоренными внутри, неуправляемо хлынули наружу.

– Я знаю. Этого она и хотела.

Доктор Маршалл крепко меня обняла, позволив мне обмякнуть у нее на руках.

– Мне так жаль, – плакала я, снова и снова повторяя эти слова.

– Это нормально, милая, – приговаривала доктор Маршалл, нежно поглаживая меня по спине. – Все будет хорошо.

На протяжении следующих недель, пока мы с доктором Маршалл подробнейшим образом обсуждали мою жизнь с Джуди, гнев и печаль то возвращались, то уходили волнами.

– Я познакомилась с Джуди, – сообщила мне доктор Маршалл во время одного из наших сеансов. – У нас состоялась длительная беседа. Ее собственное детство было далеко не идеальным. Ее вырастил отец-тиран, веривший в телесные наказания. Она применяла тот же тип наказаний, чтобы контролировать тебя и подчинить своей воле.

Я обдумала ее слова. Взвесила у себя в голове.

– Она спрашивала обо мне? Она хотя бы сожалеет? – спросила я наконец.

Доктор Маршалл покачала головой.

– К сожалению, раскаяние ей незнакомо. Единственное, о чем она жалеет, так это о твоей потере. Ты должна понять: Джуди не считает, что делала что-то не то. Она по сей день убеждена, что похищение было в твоих интересах.

От ее слов у меня воздух застрял в горле.

– Значит, она ненавидит меня, – понимающе произнесла я, рассеянно соскребая кожу на запястье.

Доктор Маршалл протянула руку и остановила меня.

– То, что делала Джуди, это заложенное поведение. Так же как у тебя, когда ты причиняешь себе боль. Ведь боль так долго связывала тебя с реальностью. Это навязанные модели поведения, но мы можем вместе работать над ними – вместе с твоими родными, если ты откроешься для этого. Никому из нас больше не хочется видеть твои страдания. Причиненного вреда тебе на всю жизнь хватит.

Хотя я и понимала, что доктор Маршалл всего лишь стремится мне помочь, временами я все же ненавидела ее за то, что она заставила меня говорить. За то, что заставила увидеть вещи, к которым я была столько лет слепа. Она просила меня говорить до тех пор, пока меня не начало тошнить от собственного голоса. Все мои секреты вываливались наружу, словно распахнулись невидимые ворота. Понукание доктора Маршалл, пусть и болезненное, заставило меня наконец принять и обвинить того, кто на самом деле был в ответе за все.