ты продолжишь тут антисоветскую пропаганду, прилетит всему коллективу. Допустим, по Лебензону я плакать не буду. Но если начнут трясти остальных, кто-нибудь попадет под раздачу. Тебя, дурака, в лагеря отправят, к твоему ненаглядному Джемилеву. А за что должны страдать нормальные врачи?

– Я, значит, ненормальный?

Каримов опять вскочил, схватил свой микро-девайс, начал судорожно засовывать его в карман.

– Слушать антисоветчину на работе, – пожал плечами я, – это верх глупости. Пересказывать ее пациентам – дебилизм в стадии идиотии. Мы закончили или ты хочешь новых определений твоей умственной полноценности?

Надо было видеть, как хватает воздух ртом фельдшер.

Я повернулся на другой бок, произнес:

– Извини, дружище, я подремлю немного.

* * *

Как ни откладывай, а матери Панова надо позвонить, договориться забрать зимние вещи. Я уже и по два свитера под осеннюю куртку порой надевать стал, погодка совсем не радует. Купить бы, но негде. В магазе висят пальтишки фасона «прощай, молодость». Надеть такое можно только от сильной нужды. Лучше уж модный ватник носить. С сатиновым верхом, радикально черного цвета. И кроличью ушанку.

Купил талончик на три минуты, дома набрал прославленный телефон 07. Разговор как-то отличался от предыдущих двух попыток. Оказалось, что я очень нужен маман для каких-то серьезных разговоров. И голос какой-то несколько возбужденный. В пятницу вечером сяду в поезд, утром в субботу буду в Орле. И вечером, пожалуй, назад. Даже ночевать не придется.

Ни «Ласточки», на которой можно домчать за неполных четыре часа, ни «Блаблакара», где можно решить вопрос с поездкой буквально за час, если повезет, еще даже в проектах нет. Так что только Курский вокзал, только хардкор! Поездов через Орел сейчас валом, считай, почти все гигантское табло – проходящие через него. Про город этот я знаю только то, что в гражданскую до этого места дошел Деникин, ну, и про сорок третий, город первого салюта. Но чего мне бояться? Адрес есть, основные сведения о матери студента мне известны, как-нибудь протяну до вечера.

На привокзальной площади Орла темно и пусто. Парочка такси умчала самых расторопных и богатых пассажиров, а остальные разделились на два неравных потока. Большая часть пошла направо, меньшая – налево. Оказалось, троллейбус и трамвай соответственно. Спросил у местных, выяснилось, мне ехать по рельсам. Хорошо, конечная. Недолго подождав, сел в холодный и полупустой красный вагон и погнал на первую экскурсию.

Смотреть откровенно не на что было. Частный сектор, по которому петлял трамвай, ничем не выделялся. Обычные домики, не очень большие. Чуть не половина деревянные, довольно сильно вросшие в землю. Потом уже пошли магазинчики, кирпичные двух- и пятиэтажки. Переехали по мосту через реку, не очень большую. Какая хоть здесь течет? Ока, что ли?

Ехать пришлось довольно долго, с полчаса, наверное. Хорошо хоть кондукторша предупредила меня, что выходить надо, а то от бесконечных пятиэтажек за окном в сон клонить начало.

Блин, а дома тут все как на подбор четырех-подъездные серые хрущевки, на этой Комсомольской улице в три ряда стоят – одни вдоль, другие поперек, с очень сложной логикой нумерации. Хорошо хоть аборигены нашлись, со второго раза попал.

Четвертый подъезд, третий этаж – по въевшейся в кровь скоропомощной привычке вычислять локацию адреса я семьдесят первую квартиру не искал даже. Женщина, открывшая дверь, была той самой, с фотографии. Чуть старше, без косметики, с приглаженными после сна кое-как волосами, но она, Валентина Семеновна Панова. Сорок восемь, в разводе, врач-окулист второй поликлиники. Имеет сына, меня то бишь. Не была, не имела, не привлекалась. Наверное. Хотя если местная, то первый пункт под сомнением. Могла и быть на оккупированной территории. Сейчас соответствующих товарищей это сильно интересует. А с другой стороны, лет ей тогда было всего ничего.

Поздоровались… Да обычно, ритуальные объятия, поцелуй в щеку, ой, мам, мне с дороги хоть руки помыть, проходи, тапочки твои стоят там же.

Квартира такая же примерно двушка, что и у Томилиной. Но на полу какой-никакой паркет, на кухне вон фартук плиткой выложен, ковры, хрусталь в стенке, макулатурный дефицит на полочке. Уж не ей ли книги студент доставал? Хотя женщина эта заслуживает как минимум уважения. Сына вырастила, в Москву учиться отправила, уют дома создала, и все это одна. Понятно, что благодарные пациенты попадаются, и в кармане после некоторых приятно шелестит, но все равно…

Пока умывался, заметил в ванной следы присутствия мужика. Вон, помазок под зеркалом, полотенце второе, причем не для меня вывешенное, а пользованное уже. Волосок темный к углу раковины прилип, коротковат для хозяйки. Короче, есть тут кто-то, и не набегами, живет. Я, пожалуй, помолчу. Надо ей – сама скажет.

Ждать пришлось недолго. Пока я умывался, Валентина Семеновна засунула в холодильник дары московских гастрономов, накрыла на стол. Чай, бутеры с колбасой и сыром, плюшки…

После я жевал и пил, а она сначала сидела, потом зачем-то встала, мяла кухонное полотенце. Короче, никак не могла набраться смелости.

– Андрей, тут такое дело… – наконец-то выдавила она.

– Да. – Я поставил чашку на стол и посмотрел на нее.

А она ведь даже успела переодеться, я и не заметил. Вместо халата, накинутого на ночнушку, надела платье.

– Даже не знаю, как и начать.

– С начала. Только часть про зарождение жизни на планете можно пропустить, – помог я ей. Ну да, сам на нервах, вот и лезет из меня искрометный юмор. – Замуж, что ли, собралась?

– Да, – выпалила она и замолчала. – Ты не подумай, он хороший человек, пойми…

– Слушай. Это тебе с ним жить, а не мне. Выходи замуж, я не против. Совет да любовь, всякое такое. Заявление в загс подали уже?

– На той неделе… Тут вот какое дело еще… У Федора Викторовича там дочка замужем, жить негде, он ей свою квартиру… А сам у меня… Ну, у нас…

– Ничего не могу сказать, – ответил я. – Может, он и человек очень хороший, но у меня единственная просьба: ты его у себя не прописывай. А начнет настаивать – гони сразу.

Вроде и кивает, но чует мое сердце – все мимо. Мне-то что, я в общаге жить не буду – дом вот-вот сдадут. Но говорить об этом не стану. Потому что это моя квартира будет, а не ее. Не хватало только «там тетя Света, подруга моя, на пару недель приедет по магазинам побегать». Я свободу ходить в каком угодно виде в сортир не променяю ни на что. А также право не мыть тарелки сразу после еды и приходить когда и с кем захочу.