Сайлу. Слушая ответ нашей царицы Савской, я сдерживал эмоции, которые, как я уже знал, будут сопровождать меня в пути. Я рассказал им о Рембо в Эфиопии, «путнике в башмаках, подбитых ветром»[17], одержимом ходоке, говорившем на всех языках, торговце ладаном, растерянно пытавшемся придумать для себя жизнь после того, как в двадцать лет он прекратил писать. Его «Пьяный корабль» составлял мне компанию на реках Амазонии. Возможно ли, чтобы мы пошли по следам караванщика из Хараре?

Немного асфальта при выезде из Харгейсы, а потом началась тропа, идущая вдоль границы с Эфиопией. Тот же пейзаж с акациями, деревни с домами-палатками, пастухами, верблюдами. Нам предстояло встретиться с фермером из числа сборщиков Гуэля, который покажет нам свои деревья. После пяти часов пути неожиданно, словно из ниоткуда, он появился на краю тропы. Очень худой мужчина в изношенной футболке с сияющей улыбкой на лице держал в руках пластиковый пакет. Он сел к нам в машину, и мы поехали дальше. Долгие объяснения, колебания, повороты, мы начали подниматься по высохшему руслу реки. По тому, как фермер смотрел по сторонам, Гуэль понял, что в машине тот потерял все ориентиры и не осмеливается об этом сказать. Наконец он попросил разрешения выйти из машины, чтобы показать нам дорогу. Как только он пошел пешком, он как будто ожил и побежал перед машиной, широкими жестами показывая нам дорогу, которую наконец узнал.

Русло реки сужалось, наше движение вперед стало затруднительным. Мы оказались между двумя отвесными скалами, машина ехала по все более крупным камням. В конце концов мы тоже вышли и пошли за фермером пешком. Где же деревья? Сколько времени нужно, чтобы до них добраться? Жесты и широкая улыбка были единственным ответом. Для сомалийского фермера понятия времени и расстояния имеют совершенно другой смысл. Мы шли к деревьям, на этом все.

После часа ходьбы по камням мы оказались у подножия отвесного и крутого склона. Захра устала, она не хотела идти дальше, она больше не верила в обещанные фермером деревья. Один из охранников остался с ней. А вот наш проводник продолжал бежать, указывая на вершину холма. Сияя от удовольствия, подпрыгивая, он повел Гуэля, меня и вооруженного охранника вверх по склону. Он поднимался вверх словно серна, нам было за ним не угнаться. Каждое дерево, которое встречалось на нашем пути, оказывалось разочарованием. Гуэль подтвердил, что это не Boswellia. И вдруг я заметил цеплявшиеся за отвесный склон маленькие деревья, рядом с которыми наш гид активно жестикулировал. Это были они. Наконец. Молодые деревья, дающие ладан, почти недостижимые на такой высоте. Мы карабкались вверх, чтобы добраться до узкой террасы на скале.

Запыхавшийся, с колотящимся сердцем, я уцепился за дерево, встречи с которым так долго ждал.

В моем дереве не было ничего знакомого, ствол серый и нежный, под защитой тонкой пленки коры. Оно хорошо ветвилось, было молодо, и его основание уходило вниз между двумя скальными плитами, как будто оно погрузило корни в сердце горы. Внизу оставалась долина с руслом реки. Вид был завораживающим, диким. Я обвел взглядом пейзаж, и у меня закружилась голова. Я понял, что это тропа, по которой шел Рембо каких-то 130 лет назад. В памяти возникли многочисленные отрывки из книги, и я вцепился в серый ствол. В марте на ветках не было листьев. Поднялся ветер. Наш сборщик смолы подошел ко мне вместе с Гуэлем и объяснил, что дерево молодое, лет десяти, и с него смолу еще не собирали. Он достал свой mangaf, надел его мне на руку и показал, где нанести первую рану. Ветер окреп, солнце садилось, было холодно, и моя рука дрожала. Я отделил кусок коры, и сразу же мелкие капельки белого сока появились на обнаженной древесине.

Я был так близко к рождающемуся запаху ладана, что он ударил мне в лицо, сильный и уже такой узнаваемый.

Фермер показал отвесный склон напротив и отверстия в скале. В этих гротах он хранит урожай ладана в течение нескольких недель и только потом на осле перевозит груз на ферму. Сколько времени он занимается сбором смолы? Гуэль перевел мой вопрос. Мужчина умолк ненадолго, а потом с прежней улыбкой ответил:

– Я всегда этим занимался.

Испокон веков бессчетное количество времени уходит на скитания в поисках ладана по горам Сомалиленда.

Солнце садилось, я стал свидетелем редкого момента, которого так давно ждал. Передо мной были следы гения поэзии, отчаянно желавшего стать успешным коммерсантом ценой десяти лет приключений и страданий. Безумные и напрасные поиски нового смысла жизни в другом мире. В апреле 1891 года Рембо было 37 лет, он покидает Хараре совершенно больной, чтобы лечиться во Франции. Он не может ходить, так как его нога поражена раком. Шестнадцать носильщиков десять дней несли его до Сайлы.

Это был его последний караван, он умер несколько месяцев спустя.

Вцепившись в мое дерево, пристально вглядываясь, я все-таки мысленно увидел этот караван, медленно двигавшийся по тропе под деревьями, дающими ладан. Караван шел вперед, я наблюдал за его движением, а в моей голове всплывали стихи Рембо. От королевы Хатшепсут до Артюра Рембо время ладана не меняется. Для сборщика смолы, стоявшего со мной рядом, оно длится бесконечно. Я позволил каравану исчезнуть в аромате мелких белых капель, которые все так же вызывали во мне дрожь. Тут ничего не изменилось. Небо, камни, дороги и скалы, на которых растут деревья, откуда еще течет камедь.

Время неподвижно.

Эпилог. Путешествие в алхимию

К счастью, у парфюмерного путешествия нет конца. Майская роза, цветы апельсинового дерева, иланг-иланг, кедр, стиракс, ирис, гваяк… Так много других историй, и мне уже жаль, что я их не рассказал. Я все время остаюсь под впечатлением от богатства и количества ответвлений ароматной нити, которая соединяет источники эссенций, от пустынь Африки до чащи лесов Америки и Азии, от побережья Средиземного моря до тропиков. Я не устаю от встреч с ними и от встреч с людьми парфюма. Сборщики цветов в Болгарии или в Индии, «кипятильщики» смолы в Андалусии, сборщики бальзама в Сальвадоре или Лаосе, те, кто выращивает пачули, бергамот или сандаловые деревья, дистилляторы ветивера или лаванды. Столько ремесел, простых или сложных, архаичных или современных, столько необходимых звеньев в цепочке создания парфюма. Всюду меня завораживало молчаливое присутствие династий в общинах и семьях. Выживание производства смол или бальзамов, яростная решимость предпринимателей, их отчаянное желание добиться того, чтобы над