молчаливой грусти берёзки и сосны, родные, её Маринины, берёзки и сосны. Первое время, после проводов Александра на службу в армию, Марина часто приходила сюда и любовалась весёлыми деревцами – казалось, что они помнят Сашу и всех других, теперь далеко уехавших парней, и встреча с деревцами становилась свиданием с друзьями. С течением времени, когда появился на свет божий Степанка, Марина стала приходить на поляну реже, но помнила о ней всегда. Вот как бывает: что-то, как эту поляну, человек запечатлевает на всю жизнь… Марине чудилось, что вот-вот кто-то её окликнет, она, конечно, хотела услышать голос Александра, но кругом покоилась пустынная тишина.

Поляну закрыла тень – нависла туча. Всё же подкралась, зловредная. Посмотрела Марина на небо и обомлела от прихлынувшего чувства страха. Туча, похожая своими очертаниями на громадную птицу, распростёрлась прямо над поляной. И впрямь хищная птица – беркут! Крылья по сторонам – на полкилометра. Голова с длинным крючковатым клювом виснет к поляне. Лапы с растопыренными когтями готовы вцепиться в плечи, отродясь не видела Марина такого небесного чудища. Ветром бы отнесло его, что ли! Марина, успокоив себя мыслью, что туча скоро пройдёт, присела на корточки. Желание оказалось обманчивым. Беркут опускался всё ниже и ниже. Поляну осветила голубым огнём стреловидная молния. Рыкнул раскатисто гром, и разом хлынул проливной дождь.

Марина вспомнила про рыбацкий шалаш, видела его раньше поблизости от поляны и, поборов боязнь, пошла.

Крыша шалаша полуразрушена, но Марина всё же нашла целый её уголок, покрытый драницами. Присела на чурбачок.

Капли дождя стучали по дранощепинам гулко, время от времени небо крестили молнии, но Марина видела только их ровно рассеянный по поляне отблеск.

Гроза не утихала. Страшно и тревожно было её своевольное буйства. Казалось, в грозовом гневе содрогается вся земля, и не будет ему ни конца ни края.

С новым каскадно-раскатистым ударом грома Марина ещё острее почувствовала гнетущее чувство одиночества и жажду неразделимости её судьбы с судьбою Александра. Будь он сейчас здесь, рядом – разве испугалась бы грозы? Не стала бы она прятаться в шалаше – стояла бы посреди поляны, чтобы Саша полюбовался её смелостью.

Воспоминания теснили грудь, прося выхода. И все – к близкому прошлому. Вроде это было совсем недавно… За широким столом в небольшом зале их домика полно гостей… Тосты за молодожёнов, за любовь, за счастливую семейную жизнь. Отзывается в ушах многоголосье «Г-горрь-к-о-о!..». Потом, ночью, когда гости разошлись, Марина в который раз подумала одно и то же – что привалило к ней долгожданное счастье. Она, не уставая, ласкала своего Саню, и эта ласка отзывалась в её душе приливом неизбывной радости… Где теперь радость и счастье?! Один призрак от них. А может, и сейчас что осталось от той счастливой поры? Тревога ожидания осталась! Но есть и в этой тревоге что-то особенное.

Удивляются люди: что выжидает Марина Александра, когда ежедневно война уносит тысячи жизней. Чудные же люди! Как не поймут-то они: Марина проводила Александра – значит, должна ожидать. Кто же другой-то будет, если не она?.. Это её теперь святое дело.

В промежуток между раскатами грома послышались шаги. Марине показались они близкими – напрягла слух и, побыв так некоторое время, решилась выглянуть в проём шалаша.

Негромко спросила:

– Кто там?

Ответа не последовало. Среди кустов в частой сетке дождя, уже поодаль, промелькнула человеческая фигура. Силуэт её исчез скоро, и Марина не разобрала, кто прошёл: свой или какой совсем чужой человек. Заметила только – прошёл в направлении зимовья дядьки Ефима, да ещё подумала, что не знал прохожий о сидящей в шалаше Марине, а то мог бы зайти.

Марина приподнялась с чурбака посмотреть, скоро ли минует туча – синяя птица, и ощутила в эту минуту резкий толчок внутри, в боку пониже груди. Отчего? От усталости или навеянного грозою страха? Вернулась и присела на чурбачок. Толчок внутри повторился – теперь резче и продолжительнее. Марина ещё не понимала, что с нею происходит, и замерла в предчувствии светлой, всеобновляющей мысли. Эта мысль уже жила рядом, но ещё не осмелилась потревожить – послала только известие, что идёт. Скоро будет!

Гроза поутихла. Гром стал реже и слабее. У Марины отлегло от сердца – вот-вот ливень кончится, и она пойдёт по освежённому лесу домой – заждался Степанка.

Всего на минуту отвлеклась Марина, потянувшись мыслями к дому, и снова сосредоточилась в ожидании внутреннего голоса. Ей и в самом деле показалось, что этот голос живет внутри неё, и она даже услышала его при первом движении вдруг ожившего там существа. Нахлынуло чувство радости. Будто уже знакомо Марине состояние её души и тела. Конечно, знакомо, приходило оно! В тот момент, когда первый раз дал знать о себе Степанка. Здесь же и случилось-то всё – на поляне, когда собирала клубнику. Странное совпадение. Тогда она поначалу испугалась и некоторое время была в замешательстве, не понимая, что произошло. Поняла наитием, что началась беременность… Родился мальчик… Как две капли воды похожий на отца, Александра Егорова… Марина тогда подумала, что будь сейчас отец дома – порадовался бы своему первенцу. Дойдёт ли когда теперь весть о его рождении? Может, уже сложил свою головушку буйную. Да, видно, на роду так написано – посчастливилось Сане возвратиться домой…

Марина приложила к животу правую руку и, затаив дыхание, послушала. Родное и близкое таилось в ней самой. И ничто не могло уже их разнять ни сегодня, ни завтра.

– С-сань-С-санечка-а! – забываясь, где находится, крикнула Марина. – Послушай, что я тебе скажу… Одному тебе! Про это я узнала сегодня…

Затерялся, где-то уже далеко за Нией, последний удар грома. Туча удалилась, вокруг посветлело. Омытые дождём, ярко заголубели на поляне колокольчики. Развеселились птицы. Какая-то угнездилась без боязни на дереве рядом с Мариной. Громко и протяжно запела. Голос её был нежен, приветлив. Марина заслушалась, ласковое птичье пенье, успокаивая, уводило от тревожных дум.

Земля дышала легко теплом и влагой. На траве серебряными горошинами сверкали капли росы.

Марина торопилась домой.

Сашенька!.. Где ты, мой родной, несчастливый? Один ты есть у меня, один и останешься… Марина винилась перед Александром, а за что, не знала толком и сама. Не понравилось ему, что она восстала за Геннадия. А как не восстала бы, если вина его не доказана. Нельзя со слепыми глазами добро превращать во зло. Не дай бог, если жестокий навет обернётся какой страшной бедой. Будет ли кому от неё лучше.

* * *

А беда кралась – болотинами, узкими тропами, днём и ночью, в ненастье