Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В своем дерзком рассуждении он использует термины, которые должны были быть хорошо знакомы его слушателям. В его речи есть две очень хорошо подобранные цитаты из греческих поэтов. Упоминание о боге, которым мы «живем и движемся и существуем», восходит к Эпимениду, полумифическому ясновидцу и поэту, который, как считается, жил в VII или VI в. до н. э. на Крите, но имел особые связи с Афинами. Рассказывают, что он советовал Солону, как тому преобразовать Афинское государство, и получил в благодарность за это росток священной оливы, ставший символом дружбы между Афинами и Кноссом, критским городом, в котором он жил. В стихотворной строке, которую цитирует Павел, речь исходно шла о Зевсе: в ней порицается глупость критян, которые воздвигли царю богов надгробие, полагая его смертным. «Ты же не умер, ты жив и живым пребываешь вовеки», – говорится далее в поэме. Кроме того, Павел цитирует гораздо более позднего греческого поэта Арата, умершего в 240 г. до н. э. и написавшего запоминающиеся строки об астрономии и метеорологии. Фрагмент, который использует христианский проповедник, изящно связывает народную религию с более возвышенными видами веры: «[богом] полны все пути и дороги, // людные торжища все им полны и морские просторы // с гаванями – ведь повсюду зависим мы в жизни от [бога]. // Самый наш род от него»[99].
Несмотря на очевидную продуманность пропаганды Павла, в Афинах он обратил в свою веру очень немногих. Зато в шумном, буйном, космополитическом городе Коринфе, расположенном в 80 километрах к западу, он вскоре собрал группу преданных, хоть и неучтивых учеников, которым написал несколько важных посланий. Два из них сохранились и вошли в духовный канон западного мира. Однако посланий Павла малочисленной афинской пастве не существует.
Афины по-прежнему оставались твердыней старой религии двенадцати богов, а также чрезвычайно замысловатых форм искусства и литературы, бывших выражением этой религии и превративших город в главный центр высокой культуры. По общему мнению, самый глубокий след оставили в Афинах два римских императора – Август, с которым мы уже встречались, и Адриан, правивший Римом более века спустя. Оба были очарованы греческим искусством и полны решимости украсить столицу своей собственной империи, придав ей греческие черты. Кроме того, оба считали, что восстановление былой славы Афин и умножение этой славы станут важной частью их наследия.
Эллинофильство Августа было плодом холодного расчета, сознательного политического решения. У Адриана, человека с более сложным характером, оно было сродни страсти, сочетавшейся со стратегическим виденьем. Он был эстетом, дилетантом, жадным до знаний и новых ощущений. Он мог быть и жестоким, и сентиментальным. По словам одного из его биографов, «он бывал строгим и веселым, приветливым и грозным, необузданным и осмотрительным, скупым и щедрым, простодушным и притворщиком, жестоким и милостивым; всегда во всех проявлениях он был переменчивым»[100].
В иудейских анналах он остался наводящим ужас императором, который не только подавил великое еврейское восстание, но и пытался стереть духовное наследие Иерусалима: он основал на месте этого города новую римскую колонию и приказал проводить на Храмовой горе церемонии поклонения Зевсу. Однако британский историк XVIII в. Эдвард Гиббон относил Адриана к числу добродетельных императоров: он принял империю в апогее могущества, а оставил ее, вероятно, еще более прочной, хоть и слегка уменьшившейся в размерах. Адриан считал, что следует отказываться от чрезмерно отдаленных территориальных приобретений и консолидировать оставшееся, прежде всего создавая пространство единой культуры. Культура эта во многом формировалась на греческой и прежде всего афинской основе.
Адриан родился в 76 г. в богатой испанско-римской семье, владевшей прибыльными оливковыми плантациями. К высокой должности его готовил император Траян, бывший родственником его отца. Во время обучения в Риме, где изобиловали прекрасные греческие учителя, он настолько увлекался литературой и искусством Греции, что заслужил прозвище Грекулус (Graeculus – гречонок, маленький грек). Насколько нам известно, Адриан посетил город своей мечты в 112 г. К тому времени ему было за тридцать, и он был честолюбивым протеже императорской семьи, хотя в его карьере были загадочные взлеты и падения. По-видимому, в то время влиятельные римляне, посещавшие Афины, могли рассчитывать на то, что им будут оказаны там всевозможные почести; так случилось и с Адрианом. Его выбрали архонтом этого года, и в театре Диониса была установлена его статуя. Ее постамент находится там до сих пор; имеющиеся на нем греческие и латинские надписи образуют основной источник наших знаний о ранних этапах карьеры Адриана, занимавшего – возможно, не вполне охотно – разные официальные должности империи.
Мы не знаем, сколько времени Адриан провел в Афинах. Возможно, он продолжал пить из источника эллинской мудрости еще пять лет, вплоть до начала последних событий царствования Траяна. Адриан был отправлен сражаться в восточных провинциях и оказался фактическим командующим римскими войсками в Сирии, а Траян, уже больной, отправился на запад. В августе 117 г. Траян умер в Киликии (на юге нынешней Турции). Вопрос о том, кто займет престол после него, не был решен заранее, но Адриан пользовался горячей поддержкой жены Траяна Плотины.
Императором Адриан неутомимо путешествовал, но особенно дороги его сердцу были приезды в любимые Афины. Он прибыл туда осенью 124 г. и немедленно запустил программу экономических и политических реформ, предполагавшую, в частности, предоставление городу зерновой субсидии и создание новой филы, названной его именем. За зиму он объездил Пелопоннес, а осенью вернулся и председательствовал на празднике Диониса, одетый в местный костюм. Но его приверженность Афинам не ограничивалась интересом к фольклору. Одной из областей, в которых римские познания явно превосходили греческие, было гидротехническое строительство. Поэтому для удовлетворения практических, развлекательных и эстетических нужд растущего города, часто мучимого жаждой, был построен великолепный акведук. Его создание заняло около пятнадцати лет, и его продолжали использовать вплоть до XX в. Это сооружение, имевшее почти 20 километров в длину, по большей части проходило под землей и было вырублено в сплошной скальной породе сотнями