том числе стоя Эвмена и сравнительно новый Одеон Герода Аттика. Жилища, расположенные в этом районе под Акрополем, тоже были преданы огню, но жилые строения в других частях города, по-видимому, остались на удивление нетронутыми. Отцы города поспешно взялись за обеспечение защиты внутренних районов от будущих вторжений: была построена новая стена, нижний конец которой доходил до Акрополя. Она окружала районы, расположенные непосредственно к северу от древней Агоры, но не ее саму. Более того, старые здания Агоры, например некогда великолепная Средняя стоя, были отчасти растащены на строительные материалы для этих укреплений.

Несмотря на это унизительное поражение, жизнь в городе не остановилась – и это касалось как бедных, так и богатых. Экспорт светильников, недавно ставших одним из самых востребованных видов продукции города, продолжался полным ходом, а выгоревшие развалины зданий на Агоре заняли мелкие мастерские жестянщиков и им подобных. Еще удивительнее тот факт, что, как заметила Хиоти, в разных частях города, в том числе там, где сейчас находится Национальный сад, появились новые или были усовершенствованы старые роскошные бани (бывшие чертой скорее римского, чем греческого образа жизни). Не сообщается, чтобы значительные разрушения были произведены в «новых Афинах», основанных Адрианом на берегах Илисса. Однако интересно отметить, что некоторые здания этой части города еще до вторжения герулов были разобраны на стройматериалы для строительства предыдущих укреплений, так называемой Валериановой стены[107], которая должна была образовать большую окружность вокруг города. В целом, считает Хиоти, из-за сильных повреждений западной части города его центр тяжести сместился к востоку.

Документы свидетельствуют, что афинские жители пытались весьма достойно защищаться во время и после набега герулов. Современный этим событиям историк Дексипп вспоминает речь, которую произнес перед защитниками города на некой возвышенности близ города их предводитель (которым вполне мог быть сам Дексипп):

Сражения решаются более твердостью, чем многолюдством. Силы наши не ничтожные: нас собралось две тысячи человек, занимаемый нами пункт самый крепкий. Отсюда мы будем устремляться на неприятелей и вредить им, нападая на рассеянных и ставя на пути их засады. Таким образом, одерживая над ними верх, мы усилимся, а им внушим немалый страх. Если же они соберутся, мы и тогда будем в состоянии противиться им (оружием) при помощи крепкого нашего положения и этого леса. Неприятели, нападая с разных сторон на людей, не совсем им видных, дрогнут и не будут в состоянии сражаться по-прежнему … Ограждаемые лесом, мы будем пускать стрелы и метко, и с выгоднейшего места. Действия наши будут обезопасены, и мы едва ли потерпим урон[108].

Историк Гарт Фауден, изучавший географию Аттики и литературные источники, считает, что место сбора было на горе Эгалей, вытянутой возвышенности к западу от Афин, с которой царь Ксеркс наблюдал за битвой при Саламине. Хотя сейчас этот хребет стал почти безлесным, в конце римского периода он, вероятно, был покрыт деревьями, а важнее всего было то, что оттуда защитники города могли увидеть приближающийся римский военный флот и координировать с ним свои действия. Ни римляне, ни местные жители не могли помешать герулам громить Афины, но, когда налетчики покинули город и направились в сторону Беотии, их, вероятно, ожидало сокрушительное нападение из засады и заслуженная кара.

Можно сказать, что классические Афины уже никогда полностью не оправились от ущерба, причиненного герулами, но это не значит, что они прекратили действовать. Одним из показателей прагматизма и жизнестойкости города была та скорость, с которой были построены внутренние укрепления; другим было возвращение города к роли центра интеллектуальной деятельности и образования. Лет через восемьдесят после набега герулов афинские школы внесли важный вклад в интеллектуальную и духовную историю Запада, взрастив двух религиозных деятелей, которые определили некоторые из фундаментальных положений христианской доктрины. Приблизительно тогда же в Афинах учился и гонитель христианства император Юлиан, проклинаемый в церковной истории под именем Отступника.

На восток смещался не только центр Афин. То же можно было сказать и про всю Римскую империю. Ей все сильнее угрожали внешние враги; внутренние конфликты становились все ожесточеннее; Римское государство опустошала гражданская война между претендентами на верховную власть. Иногда у власти находились два или четыре императора сразу[109].

В 324 г. Константин Великий, победив своих соперников Максенция и Лициния, стал единовластным императором и основал новую столицу в греческом городе Виза́нтии, который он перестроил и назвал Константинополем. Перед этим казалось, что империя может разделиться на слабую, непригодную для обороны западную часть, в которой в отсутствие других действенных институтов процветало христианство, и греческий восток, где многие еще сохраняли приверженность религии и культуре Эллады. Константин нашел хитроумное решение этой проблемы: он создал столицу, в которой сочетались христианская религия (или по меньшей мере благосклонное отношение к христианству), греческая культура и римская организационная структура. Ее местом он выбрал стратегически важную точку на входе в Черное море.

Всего через год после основания Константинополя император созвал в Никее собор христианских епископов, который попытался разрешить богословские споры, раздиравшие церковь. Христиане считают Константина первым императором, исповедовавшим их веру. Терпимость к христианству была совместно провозглашена им и Лицинием в 313 г. в Медиолане (ныне Милан). Под влиянием Константина новой религии обеспечивались все более благоприятные условия, хотя сам он крестился лишь на смертном одре, в 337 г. В то же время язычество по-прежнему оставалось разрешенным и процветало во многих местах империи.

Последствия всего этого для Афин, столицы старой греческой религии и культуры, были неоднозначными. Последние лет триста Афины благоденствовали благодаря сочетанию по большей части устойчивого римского могущества и римской любви к Элладе. Теперь же сильнейшим центром остатков империи стал другой, конкурирующий полюс греческой культуры, и в конечном счете эта новая христианская метрополия находилась в духовной оппозиции старой языческой элите Афин.

Однако на первых порах стратегические отношения между только что созданным Константинополем и Афинами были хорошими. Афины ничем не угрожали столице империи в военном отношении и могли многое дать в культурном. Каковы бы ни были личные верования Константина, он явно не был настолько ярым противником старой греческой религии, чтобы разорвать все связи с ее последователями. Как пишет специалист по античной истории Георгиос Делиянакис, «в период, непосредственно последовавший за победой над Лицинием, Константин пытался снискать расположение языческой аристократии Афин. Соответственно, и афинская элита надеялась получить некоторые выгоды как для города, так и для себя».

Отцы города присвоили новому императору символическое звание стратега (военачальника) гоплитов (тяжеловооруженной пехоты), а самодержец ответил на это обильными поставками пшеницы. Константин быстро начал создавать в своей столице новый центр эллинской культуры, но в первое время это делалось не за