class="p1">Сверху загорелось несколько лампочек без плафонов, и теперь Лии удалось как следует разглядеть обстановку чердака, немного напоминающую старый фильм. Посередине просторного помещения высилась гора мебели, собранной за пару последних веков: стулья и спинки кроватей, тумбочки и письменные столы, даже старинные напольные часы. С одной стороны лежали штабелями огромные чемоданы вперемешку с картонными коробками и пластиковыми ваннами, с другой сколочены деревянные подставки с сотнями холстов и деревянных рамок.

Подойдя к ближайшей прикрепленной к полу подставке, Лия заметила очередной оптимистичный пейзажик Милбрука, прислоненный к ней, и уже была готова дать руку на отсечение, что в нижнем углу картины окажется подпись Уильяма Сеймура.

– Только не говорите, что все свои работы сваливаете здесь, – невольно выпалила она.

Габриэль протиснулся мимо нее.

– Перед съемками фильмов некоторые картины приходится убирать сюда, в основном те, что не вписываются в эпоху по сюжету. Иногда киношники развешивают свой реквизит, – сообщил он, начисто игнорируя ее вопрос.

Лия вздохнула, чувствуя ту же отчужденность при упоминании его работ, что и тогда в читальне.

Ее взгляд упал на торчащий среди других картин узкий высокий холст, на котором виднелась голова и плечи очередной балерины – вихрь кремовых мазков на фиолетовом фоне, и пальцы невольно сжались от желания спасти ее от забвения и выставить на всеобщее обозрение, но она сдержалась и нехотя отвернулась.

– Так что мы ищем? – спросила она, направляясь вглубь чердака.

Обойдя коллекцию мебели, Габриэль отодвинул старинное кресло-качалку и присел возле старого сундука.

– Наверное, что-нибудь вроде такого ящика.

Он смахнул с крышки толстый слой пыли.

– Мать Абигайль, Имоджен, умерла в 1990 году. Всю жизнь прожила в Милбруке, и то, что не успели выбросить или раздать после ее смерти, должно быть где-то здесь. – Он пригляделся к замку. – Если честно, по-моему, вряд ли тут найдется разгадка тайны, как фотографии Софи оказались в Париже и как они связаны с картинами в тайнике.

Лия встала на колени и запустила палец под крышку картонной коробки, но вдруг замерла.

– Как-то неудобно, словно роюсь в ваших личных вещах.

– Забавно. Когда мы обыскивали квартиру вашей бабушки, со мной было примерно то же самое.

– Логично, – согласилась Лия.

– Только здесь мы точно не найдем ни Мунка, ни Дега, – добавил он. – Это же просто свалка всякого барахла, которое уже давно надо было раздать или выбросить. Так что смелее, и не переживайте. – Он открыл замок сундука и откинул крышку. – Просто скажите, если попадется что-нибудь довоенное или времен войны.

Лия кивнула и открыла первую коробку.

Она целый час перебирала коробки со старой одеждой, бельем, игрушками, книгами, спортивными снарядами, кухонной утварью, наборами инструментов, и вдруг на одном из сундуков заметила знакомый футляр.

– А кто играл на скрипке? – спросила она Габриэля, осторожно поднимая футляр.

– Уж точно не я, – гулкое эхо его голоса заметалось среди стропил. – Я даже «Собачий вальс» на фортепиано не сбацаю, – добавил он и чихнул. – А вы умеете? В смысле, на скрипке?

– Да, только уже давно в руки не брала.

– И хорошо получается?

– Вроде бы. Это grand mère меня уломала учиться. Сама виртуозно владела, хотя при мне играла очень редко.

Лия потрогала замки на футляре.

– Можно взглянуть?

– Конечно, – Габриэль поднялся, отряхнул руки и взглянул на часы. – Сомневаюсь, что среди этого хлама найдется хоть какая-то зацепка. По-моему, лучше в архивах покопаться.

Лия рассеянно кивнула и осторожно открыла футляр. Внутри под защитной тряпочкой оказалась скрипка, покрытая красновато-коричневым лаком, который подчеркивал рисунок древесины деки и гармонично сочетался с черным подбородником, струнодержателем и грифом.

Она вынула инструмент из футляра, скользнув пальцами по струнам.

– Красавица, – заметила она, поднося инструмент ближе к свету.

– Вряд ли это Страдивари за несколько миллионов, – заметил Габриэль, присаживаясь рядом.

– Вы же говорили, что в скрипках не разбираетесь.

– Ну да. Больше и добавить нечего.

– Ну, – Лия заглянула в эфы, – это точно не Страдивари.

– Жалко, – Габриэль машинально смахнул пыль с крышки сундука, на которой лежал футляр.

– Так это же Коллен-Мезен! – ахнула она, нежно поглаживая завиток головки. – У моей преподавательницы такая была, только ученикам она даже потрогать не разрешала.

– Так сыграйте.

– Что?

– Сыграйте. На этой скрипке.

– Сейчас?

– Почему бы и нет?

– Ну мало ли, может, в смычке волос надо сменить, а то звучать не будет.

– Я все равно не замечу разницы. Мне медведь на ухо наступил. Просто приятно послушать, как вы играете. – Он уселся на крышку чемодана и выжидающе посмотрел на нее. – Давайте, не стесняйтесь.

– Не могу.

– В смысле, не хотите?

– Нет, дело не в том…

– Что, слабо́?

– Ну что вы как маленький!

Габриэль усмехнулся, и у нее перехватило дыхание. Нет, ну разве можно быть настолько неотразимым даже на пыльном чердаке и при такой наглости!

– Ладно. Только на что-нибудь приличное можете не рассчитывать.

Все с той же ухмылкой Габриэль откинулся назад, опираясь на руки.

Лия рассмотрела скрипку поближе. Боже, какая прелесть. И сохранилась прекрасно, даже grand mère бы одобрила такое аккуратное обращение. Кому-то этот инструмент был очень дорог.

Лия проверила и подстроила струны, потом осмотрела смычок и подтянула волос, все время ощущая пристальный взгляд Габриэля.

Натёрла волос канифолью и поморщилась:

– Старый совсем.

– Ну и что?

– Не скажите. Вряд ли зазвучит…

– Да вы просто увиливаете.

– Ничего подобного.

– Тогда играйте.

Лия покачала головой и приставила скрипку к плечу. Закрыла глаза, представляя, как в последний раз играла в Марселе. Смеркалось, она сидела на крылечке, наслаждаясь ароматом лилий в летнем воздухе, а рядом с грустной улыбкой за ней наблюдала grand mère.

Лия коснулась смычком струн и заиграла ту же пьесу, что исполняла в тот раз. Точнее, любимый отрывок grand mère. Пальцы слушались неважно, но музыка словно перенесла ее в Марсель, в летний вечер рядом с женщиной, так хорошо умевшей хранить свои тайны.

Через несколько минут она остановилась, опустив смычок.

Габриэль не шелохнулся.

– Мне бы хотелось запечатлеть вашу игру на холсте.

Лия залилась краской.

– Это лишнее.

– Нет, не лишнее. – Он помедлил, не отрывая от нее пристального взгляда. – А как называется это произведение?

– Девятая соната Бетховена. То есть отрывок. Знаю, немного неожиданно, просто grand mère его очень любила.

– А говорили, что более-менее. В смысле, на скрипке умеете.

Лия поморщилась и опустила инструмент.

– Знаю, я давно не играла, и волос у смычка совсем никудышный…

– Лия, господи, да я похвалить хотел, – Габриэль встал и отряхнул джинсы. – Сыграли просто потрясающе.

– А, ну спасибо, – все еще краснея, поблагодарила она. – В юности я была нелюдимой. А со скрипкой просто получалось…

Он подошел вплотную.