Женщина, которую Софи до сих пор знала только по псевдониму La Chanteuse, сидела в темном углу на богато украшенном диване, а рядом, положив головку ей на колени, крепко спала молчаливая темноволосая кареглазая малышка.

– Я не художница.

– Значит, коллекционируете картины?

– Тоже нет. У меня брат – художник, я просто от него наслушалась о достоинствах гениев, чье творчество он изучал. – Она помолчала, разглядывая коллекцию соседних с морским пейзажем картин. – Да у вас на этой стене целое состояние.

– Да, – вяло, без интереса ответила Эстель.

– Эта работа Тернера просто поразительная.

– Да, – так же безразлично повторила она.

– Американец родом из рыбацкого городка на северо-восточном побережье, – не отрываясь от кипящих волн, сообщила Софи. – Отец и дед оба рыбаки, и, судя по всему, никто не обрадовался, когда он выбрал небо вместо моря.

La Chanteuse не ответила.

– Его зовут Фредерик Рикман, хотя по имени его зовет только мать, – продолжила она. – Для четырех сестер он Фредди, или в шутку Летучий Фред.

La Chanteuse как-то странно хмыкнула.

– Что? – спросила Софи.

– Я сейчас редко слышу настоящие имена людей.

– А-а, – Софи поправила морской пейзаж, чуть приподняв левый уголок рамки. – Он окончил школу и сразу помчался в призывной пункт записываться в ВВС США. Говорит, боялся не успеть поучаствовать в боях. Служил хвостовым пулеметчиком на бомбардировщике Б-17, и в первом же бою его подбили к юго-западу от Брюсселя. Выжил один из всего экипажа. Любит бейсбол, читать романы и скучает по родным. Через две недели ему исполнится девятнадцать.

– И слишком много болтает, – пробормотала La Chanteusе.

– «Брехливой собаки не бойся, а соседа-молчуна берегись».

– Простите?

– Поговорка такая у американца. Наверное, на малышку намекал. Пока мы прятались в той комнате, и так и сяк ее развеселить пытался, а она как воды в рот набрала. И до сих пор ни слова не промолвила.

La Chanteuse усмехнулась.

– Даже как звать не знаю. Ни имени, ни прозвища.

Повисло молчание, нарушаемое лишь громким тиканьем резных часов на камине. Софи уже не надеялась получить ответ, но вдруг услышала:

– Авива. Ее зовут Авива.

«Весна» на иврите. Прекрасное имя для хорошенькой маленькой девочки, хранившей гробовое молчание все время обыска.

Когда опасность разоблачения миновала, девочка продолжила рисовать и не стала возражать, когда Софи взяла один карандаш. Они долго просидели вместе. В каракулях Авивы угадывались собаки, а Софи пыталась изобразить кобылу с жеребенком, галопом скачущих по пастбищу. Получалось неважно, но Авива и тут без малейшего осуждения просто склонилась над ее рисунком и, наморщив носик, раскрасила цветными карандашами.

Через несколько томительных часов Авива бросила карандаши с бумагой на столе и свернулась вялым калачиком на кровати, уставясь в стену напротив, где под самым потолком висели три небольших изображения балерин. Летчик шепотом рассказывал истории из своего детства, а Софи с Авивой слушали, пока его не сморило от усталости после такого опасного путешествия. Он растянулся на полу возле кровати и даже не пошевелился, когда потайная дверь наконец открылась и Софи с Авивой перебрались в комнату с плотно зашторенными окнами.

La Chanteuse накормила их нехитрым, но удивительно вкусным ужином из хлеба, супа и твердого сыра. Сама она держалась молчаливо, только объяснила, что летчику придется сидеть в потайной комнате, пока она не решит, как быть дальше, а Софи возвращаться в отель слишком поздно.

– Сегодня из квартиры никто не выйдет. Уже стемнело, и наступил комендантский час.

Не говоря ни слова, Софи помогла убрать посуду и осмотрелась, мысленно удивляясь, сколько противоречий переплелось в этой квартире вместе с ее хозяйкой. Разложенная повсюду напоказ пронацистская литература. Прячущаяся в потайной комнате девочка, похожая на еврейку. Продукты в шкафу и пачка неиспользованных продуктовых книжек и талонов. Множество образцов классического изобразительного искусства, висевших на обитых шелком стенах квартиры, и три картины импрессиониста Дега в потайной комнате. Женщина, пользующаяся расположением Геринга, чтобы спасти летчика союзников.

– А платья в том шкафу правда подарки от Геринга? – снова нарушив молчание, спросила Софи.

– Вы слышали тот разговор.

Даже не вопрос, а просто утверждение.

– Пока был открыт шкаф, все до последнего слова. Он сказал, что вы похожи на ангела?

Ничего удивительного, при таких-то густых, медово-золотистых волосах, карих глазах и изящных манерах.

– Да. Это все правда, – равнодушно ответила та. – Я надеваю их на выступления.

– Какая прелесть.

– У меня от них мурашки по телу. Но, думаю, так бывает со всякой хорошей маскировкой.

– Вы часто поете в отелях.

– Только в «Рице». Но с тех пор как… появилась Авива, гораздо реже, лишь бы от меня не отвыкли. Чтобы оставаться желанной гостьей. Участвовать в беседах, а еще лучше просто примелькаться как предмет мебели.

– А я еще удивлялась.

– Чему?

– Откуда взялся этот псевдоним La Chanteuse.

– Надолго здесь оставаться нельзя, – резко перебила та.

– Прошу прощения?

– Тот… человек, которого арестовали, много знает обо мне, знает про эту квартиру и про Авиву. Хотелось бы надеяться, что ни за что нас не выдаст, но я…

Она запнулась, кривясь в мучительной гримасе, но тут же спохватилась и с заметным усилием вернула невозмутимую маску.

– Не знаю, сколько он продержится под пытками, – прошептала она. – Сколько мне осталось – дни, недели или…

Ее голос сорвался, и она замолчала.

– А может, арестованного просто продержат в камере. Или он уже… – договорить у Софи не повернулся язык.

– Мертв, – мрачно закончила собеседница.

– Да, может быть мертв, – согласилась Софи, стараясь смягчить суровые слова. – Тогда вы в безопасности.

La Chanteuse посмотрела на нее в отчаянии.

– А может, наоборот. Мы все в опасности.

– Я просто…

– Хватит, – вдруг перебила ее женщина, пресекая дальнейшие домыслы о судьбе схваченного возле базилики. – Чего вы добиваетесь?

Резкий циничный вопрос застал Софи врасплох.

– Прошу прощения?

– Сегодняшнее представление у базилики вы устроили явно неспроста. И хоть убейте, ума не приложу, зачем вам это понадобилось. Знаю только, что без серьезной причины никто и пальцем не шевельнет. Вы хотели, чтобы я оказалась у вас в долгу?

– Что? Нет, – нахмурясь, отвернулась Софи.

– Не верю.

– Уж если считать, кто кому больше должен, то за мою помощь вы уже сполна расплатились. Отведи я американца в отель, нас бы наверняка обнаружили, арестовали, и разговор был бы совершенно другой. Так что мы квиты, а утром я исчезну, и больше вы меня не увидите. Я даже имени вашего не знаю, так что выкинуть из головы сегодняшний визит не составит никакого труда.

Судя по всему, такой ответ La Chanteuse не удовлетворил.

– И все же, зачем вы так поступили?

Прикидываться дурочкой