Когда принесли отца, его ноги представляли собой рваные куски истерзанного мяса… Лицо, грудь, плечи — все было покрыто рваными глубокими царапинами, но именно ноги тварь действительно ела. При виде искалеченного папы, мама потеряла сознание… Говорить куда его нести, перевязывать раны пришлось мне.

В той схватке со зверем Ночные стражи потеряли собственного лекаря и не смогли помочь отцу — они и так спасли его из лап загрызня, и остановили кровотечение, сохранив жизнь. Они сделали все, что могли в той ситуации, но отцу нужен был маг.

Очень сильный маг и соответственно очень дорогой. У нас таких денег не было, но был лорд земли, к нему я и побежала на рассвете.

И вопреки расхожему мнению, что лорд Градак злой и безразличный к бедам своих крестьян, он принял меня, успокоил и пообещал помочь. Глупая наивная я поверила каждому слову.

Раздавленная горем и отчаянием мама поверила тоже, моя добрая мать не могла даже подумать, что подписывает, практически не глядя. А лорд Градак, он ведь очень умно поступил, приехав сразу с магом, и мама… мама была поставлена в ситуацию, когда от спасения отца ее отделяла только подпись. Она и подписала, не сумев прочитать, да и как она могла — мама плакала непрерывно, просто не в силах успокоиться.

И отца излечили. Лорд Градак привез действительно сильного мага, у папы даже старые травмы излечились и он больше не хромал. Как же мы все были счастливы! Это был самый настоящий праздник, самое невероятное чудо. Мама обнимала отца и плакала уже от радости, не в силах поверить, что все обошлось, младшие носились вокруг, сестрички повисли на папе, как спелые сливы, а я… Я побежала вслед за лордом Градаком, чтобы сказать самое искренне и полное радости «Спасибо».

Лорд покивал, слушая путанную эмоциональную речь тринадцатилетнего ребенка, проводил мага, который покинул нас, использовав портал, а затем… Я вдруг оказалась резко прижата к забору, да так сильно, что весь воздух словно вышибли из груди, а из глаз брызнули слезы… Но я тогда не испугалась, я испугалась когда лорд Градак, касаясь моей щеки противными холодными губами, прошептал: «Ты поблагодаришь меня, Дэя, поверь. Ты будешь благодарить меня долго, девочка. Мне просто искренне жаль, что тебе так мало лет и еще целый год я буду вынужден просто облизываться… Но время летит быстро, маленькая, через год ты получишь шанс благодарить меня очень часто!». Тогда же меня и поцеловали… впервые. Меня потом долго рвало за домом, где сидела в промежутке между сарайчиками и терла губы снегом чуть ли не до крови. Я знала чего хотел от меня наш лорд земли, не могла не знать — деревенские дети очень рано понимают, что животные занимаются не играми, а кое-чем другим, от чего потом появляются собачата, козлята, телята… Так что я знала, понимала все очень отчетливо, и меня мутило, от отвращения и страха… А потом пришла наша кошка, начала тереться об меня, мяукать, подталкивать к дому. Наверное, если бы не она, я замерзла бы в снегу…

Отец узнал обо всем спустя несколько дней. Нет, мы и так знали, что лорд оплатил папино лечение, а мы ему в залог оставили дом, просто папа никак не мог понять, от чего такая щедрость со стороны лорда. А еще ему очень не понравилось, что я ходила как в воду опущенная, папа несколько раз спрашивал, но я лишь отмалчивалась. Никогда не забуду тот вечер — мы ужинали, я держала на руках и кормила маленького Нэку, мама кормила младшенькую Сиру. Отец поел быстро, потом встал, начал искать те бумаги, нашел, сел у окна… А потом сильный и решительный мужчина поседел на глазах. Его так не испугала даже схватка с загрызнем, потому что даже израненный отец оставался темноволосым, а страх за меня остался ледяной изморозью на висках.

Отец тогда промолчал, просто вышел на улицу и долго не заходил в дом. Мама поняла, что что-то не так, посмотрела на меня… осознание беды, наверное, накрыло ее именно тогда. Нет, скандала не было, криков и слез тоже. Мы покормили детей, уложили всех спать… Потом родители вышли на улицу и вот там он на нее орал.

О Бездна, как же он кричал. А я сидела у печки и слышала все, каждое слово… Про то, что лучше бы он сдох… лучше бы загрызень его просто сожрал… что лучше бы он остался калекой, но только не это… Мама не оправдывалась, она давилась слезами, стараясь не плакать громко, чтобы не разбудить младших… А потом отец вошел в дом, увидел сжавшуюся на лавке меня и прямо спросил: «Ты знала?». Пришлось сказать правду. На маме после моего рассказа лица не было, отец опять вышел.

Вот так я стала «живым покойником» в доме. Мама просила прощения… всегда, постоянно, непрерывно. Словами, прикосновениями, поступками. Она старалась освободить меня от любой работы по дому, запрещала младшим доставать или дергать меня, и больше не было «Дэя, принеси», или «Дэя, сделай», началось «Хочешь чего-нибудь?», «Испечь твой любимый пирог?»,

«Иди отдохни, солнышко». Не могу сказать, что раньше меня сильно заставляли, просто я была старшей в семье, я была маминой помощницей, а стала… Стоило маме посмотреть на меня и в ее глазах появлялись слезы, она годами поедом себя ела за то, что подписала не глядя.

А я? Я была старшей в семье, и я понимала — погибни отец, что стало бы со всеми нами? Я не обиделась бы на родителей, даже знай они, что отдают меня в долговое рабство, но… отец не отдал.

Съездил в город, обратился к офицерам Дневной стражи. К сожалению, даже их посещение лорда Градака ничего не решило.

Бумаги оказались подготовлены отменно, и лазеек у отца почти не осталось. Кроме одной — до тех пор, пока выплачивается определенная сумма в год, забрать меня в долговое рабство лорд земли не мог. И отец практически перестал бывать дома — он стал лучшим охотником не только в Загребне, но и во всей округе. А однажды ночью, когда он пришел на недолгую побывку, как всегда принести деньги и мясо, я услышала, как он сказал маме: «Я занял деньги у торговца мехами. Долг большой, но я выплатил лорду Градаку за три года. Выплатил в присутствии офицеров Дневной стражи, потому что… он не хотел деньги брать. Ему не деньги нужны, но я не отдам Градаку нашу дочь, обещаю тебе. Три года у нас есть, я буду много работать, мы сможем и детей поднять и сберечь Дэю. У нас все будет хорошо». Хорошо было, но не совсем.

В наших местах девушки рано выходят замуж. В четырнадцать уже бегают на посиделки в доме свахи зимой, летом на танцы за деревней, к шестнадцати идут в семью мужа. Так и мои подруги строили глазки, влюблялись, ходили на свидания — я нет. Я запретила себе даже думать об этом раз и навсегда. Робкие ухаживания наших парней, оставленные у ворот букеты полевых цветов, сваты иной раз появляющиеся на пороге нашего дома. Я говорила «нет» всегда. Мама лишь украдкой вытирала слезы, отец сжимал челюсти, но что он мог мне сказать? Он и так работал на износ, я знала об этом.

Время шло, три отпущенных мне года заканчивались, но однажды я возвращалась из города и увидела нашу кошку. Кошке полагалось сидеть дома, но она почему-то оказалась в Ринсе. Я бросилась за ней, пробежала через всю улицу, и поймала Царапку только у отделения Дневной стражи. Подхватив кошку уже хотела уходить, как услышала доносящееся из окна: «Вот покидаете вы нас, мастер Нэбер, а кого на ваше место? И ведь место-то хорошее, и государственное обеспечение, и жилье казенное, и паек, и в долговое рабство за пристрастие к азартным играм не упекут, государство если что прикроет, а мало у нас проклятийников-то».