– Артемис – инструмент защиты, – повторяет Минотавр. – Не только от убийц.

– Ты – инструмент защиты. Или признаешь, что однажды не сможешь нас защитить?

Не то чтобы она хотела задеть его – скалу уязвить проще, – но у каждого свой арсенал, инстинктивные методы защиты и нападения. Мелкие лесные звери кусаются. Сумрачные мифические существа молчат. Затем – отворачиваются. Подходят к шкафу и достают бокал. Ставят его на стол, снимают блендер с подставки и, прикладывая салфетку к сливному желобку – похожим жестом людям на парковках зажимают лицо платком, пропитанным хлороформом, – склоняют чашу к бокалу.

– Стеф, – тихо молвит Куница. – Что происходит? К чему ты готовишься?

Густая серо-желтая жижа поднимается к краям. Она напоминает сырое тесто. Куница знает: это не жест услужливого джентльмена. Минотавр не ухаживает за ней. Ведь он молчит, и молчание это – как бетонная плита, что опускается на запертых в пыточной комнате.

– Будет хорошо начать в следующем месяце. – Минотавр отправляет посуду в раковину и уходит.

Глядя ему вслед, Куница жалеет, что больше не заливает в блендер алкоголь.

Вероятность: семьдесят пять процентов.

Ариадна подставляет руку под первый весенний дождь и говорит:

– В нем не осталось ничего человеческого.

Хольд фыркает дымом:

– К лучшему. Как человек Стефан был говном.

Они стоят под козырьком на внутренней парковке и курят. Капли точат носки его любимых ботинок, ее разбитых сапог. Дождь мелкий, как зубчики у молнии, и чертовски ледяной. Такой в сто раз хуже шквального осеннего ливня. Так что Хольду хочется спрятать ее протянутую руку в карман. Его бесит, что Ариадна ведет себя так, будто ничего не чувствует.

– Ну, на любителя, – наконец отвечает она.

– На очень редких любительниц, – добавляет Хольд.

Ариадна косится на него, подносит тлеющую сигарету к губам, но не затягивается. То есть, по его мнению, – безобразно переводит табак.

– Думаешь, Дедал так изменил его? Или то, что случилось с контрфункцией?

Хольд жмет плечами:

– Насрать.

– Не верю.

– И на это тоже.

У Ариадны дергается уголок рта:

– Тогда на что ты злишься?

– Ни на что. – Он сщелкивает пепел. – Это хроническое.

Неопределенно хмыкнув, Ариадна поджимает пальцы и прячет мокрую, всю в некрасивых красных цыпках руку в стеганый подклад. Куртка у Ариадны еще никчемнее, чем сапоги. В прошлой жизни, бесится Хольд, ее как будто одевали на помойке.

– Чем меньше Стефан вывозил реал, – неохотно продолжает он, – тем быстрее в нем умирало человеческое. Это как с деревом. Внутри мертво, а все равно годами стоит. Пока в один прекрасный день не падает, зашибая мать с ребенком.

Ариадна бездумно кивает:

– Образная метафора.

– Это утренние новости.

– Неправда.

Глядите-ка, фыркает Хольд. Он любуется весенним дождем на пару с главным экспертом по правде.

– Ты застала Дику? Новичкам помогала, Куница у нее все переняла.

– Нет. Она уже исчезла, когда я появилась. Слышала, тело так и не нашли.

– Она успела позвонить ему перед тем, как исчезнуть. Он пропустил звонок. Уверен, Костик с Фебой как-то прокололись, они близко общались, вот Дика и исчезла. Добавь к этому смерть Эрнста, единственного, кто не только терпел его драматические закидоны, но и извлекал из них пользу… хотя, тут ты знаешь, ты же так с ним и спелась. Короче, это был вопрос времени – когда Стефан не вывезет быть самим собой.

Ариадна греет руку в куртке и молчит, но Хольд видит: к своему времени у нее те же вопросы.

– То есть это правда, – наконец отзывается она, – Дедала в Минотавре больше, чем в остальных.

– Так он накидывает видовые бонусы. – Хольд пожимает плечами. – Полагаю, это и добило в старине Стефе последние проблески сентиментальности. Он, конечно, всегда был бесчувственным мудаком, но это его прощание с контрфункцией… даже для меня космический уровень.

– Это несчастный случай. Он не мог предугадать, что она так среагирует.

– Выпьет ровно столько отбеливателя, чтобы угодить в коматозный сон, оплачиваемый неизвестным доброжелателем, но не умереть, чтобы достопочтенный Минотавр продолжал быть функцией с дедаловским доступом в систему? Согласен. Ни в чем не зеркалит исчезновение Костика и Фебы.

Хольд ждет, что Ариадна продолжит спорить. Надеется, по правде. У него есть блистательно (в три действия и один звонок другу) добытое доказательство, что Стефан сам списал с баланса свою контрфункцию. Но Ариадна спрашивает:

– Ты не жалеешь, что не стал Минотавром вместо него?

Хольд давится смешком:

– Нет, конечно. Ты как это представляешь?

– Эрнст же как-то представлял…

– Не дури. Ничего он не представлял. Без доступа в систему Минотавр бесполезен, как монархия. Я ничего не мог бы. Дедал просто просрал бы маркер. Эрнст назвал мое имя только ради Стефана, подстраховал кое-чье мечущееся самолюбие его же инквизиторскими принципами. Сама мысль о том, что я буду здесь что-то решать, опаляла его депрессивный внутренний мирок инфернальностью моих будущих указов. Всем девушкам – мини-платья по пятницам. Всем мужикам – девушки в мини-платьях. Я ходил бы в казино с джеком-счастливчиком, делал ставки на родео с твоим чайным каноном и устраивал пикники с любовницами на скатерти-самобранке. А когда мне все наскучило бы, месяца через три, я выпустил бы Нимау. Не через этих, а по-настоящему. Мы отправились бы на Мадагаскар, а потом уничтожили мир. Старина Стеф не мог этого допустить.

Ее нетронутая сигарета рассыпается у Хольда на глазах, но, конечно, не потому что он – отменный выдумщик. К тому же Хольд не уверен, что выдумал все.

– Вот почему я стал бы Минотавром, только если бы эту ослиную жопу сбил грузовик. – Хольд отворачивается и давит окурок о цементный шов между кирпичами. – И вошел бы в историю лабиринта как еще бо́льшая заноза, нежели сейчас. Я ненавидел бы всех вас и себя и не скрывал бы, что сплю и вижу, как сбросить маркер и сбежать. Я был бы жалок.

– Я так не считала бы.

– Я сделал бы все, чтобы ты так считала. Чтобы ты почаще… – Хольд кривится, – говорила с ним обо мне.

Когда он разворачивается, Ариадна смотрит в профиль, неподвижным зрачком в полумесяце серебряной радужки. Наверное. Хольд не уверен. Через секунду ему уже кажется, что это блик.

– Что? – наугад бросает он.

– Ничего. – Блик исчезает. – Просто как я говорила бы с ним о тебе, если бы его сбил грузовик?

Хольд уязвлен. Ему кажется, что следующее умозаключение Ариадны обрушит метеорит на его негостеприимный, защищенный колючей проволокой дом, в подвале которого на привязи стенают самые-настоящие-чувства. Раздраженный, он тянется к ее сигарете. Ариадна отдергивает руку и уворачивается. Хольд хватает ее за куртку на локте. Она дергается, перехватывает сигарету второй рукой и сует в рот так, будто хочет съесть.

– Я завел бы сувенирные полки, – фыркает Хольд. – У мансарды. Для урны с его прахом.

– Я не разговаривала бы с ним там, – выдыхает Ариадна. – Ты подслушивал бы под дверью.

– Очень нужно. – Хольд отпускает ее локоть, но не отстраняется.

Она тоже.

Он смотрит, как Ариадна курит в