огромный пустырь, перекопанный глубокими траншеями. Если и могли быть где-нибудь люди, то только мертвые. Ствол дерева со снесенной кроной теперь походил на большой крест.

Вспомнился довоенный Киев. Бурлят людьми улицы, всюду море огней, на скамейках сидят в обнимку влюбленные пары, весело перезваниваются, разминаясь, трамваи. А теплые днепровские пляжи! А лесные массивы Пущи-Водицы, Боярки, Ирпеня, Ворзеля! И самое большое благо каждой семьи — мир, достаток. Неужели же все это навсегда кануло в прошлое, как мелют языком гитлеровские прислужники? Вранье! Никогда Украина не станет рабыней фашистских захватчиков.

— Сеня, придется ждать на тротуаре, — сказал Третьяк, едва вырвавшись из плена воспоминаний.

— Да, да. — Поддубный тоже словно проснулся. — Пойдем.

Они притаились у ствола дерева со сбитой кроной, плотно прижались к нему, как к чему-то родному, щекою касаясь шершавой сухой коры. Стояли тихо, даже слышали прерывистое дыхание друг друга.

Это их успокаивало. Думали: «Я не один, со мною Леня». И «Все закончится счастливо, со мною Арсен». Поддубный всматривался в Керосинную улицу, Третьяк — в переулок. Всюду господствовала темнота, не появлялось ни одного движущегося силуэта. Неужели полицаи сюда больше не придут, боясь этого глухого уголка? Друзьям казалось, что скоро начнет рассветать и придется возвращаться домой с пустыми руками. Не начать ли самим активно искать? Первый подумал об этом Третьяк, но не успел высказать своих соображений, как Поддубный прошептал:

— Идут...

Действительно, шли двое. Вероятно, возвращались эти полицаи — высокий и низенький. Не разговаривали. Вот уже слышны их шаги, один ступает широко: раз, два, спутнику приходится семенить: раз, два, три. Все ближе, ближе... Да, это они.

Третьяк встал рядом с Поддубным, плечом к плечу. Притаились. Внезапно полицаи остановились. Неужели заметили что-то и хотят улизнуть или выжидают, когда те, сидящие в засаде, выйдут, и можно стрелять прицельно? Нет, винтовки не приготовили к бою, значит, опасности не ожидают.

Двинулись дальше. Неясные силуэты приближались, как большие тени, достигающие в высоту двух или трех метров. У кого-то из них хрустнуло под ногами битое стекло, в ночной тишине этот звук прозвучал как выстрел. Затаив дыхание, друзья осторожно вынули из карманов пистолеты. Один из полицаев осмотрелся, будто заподозрил, что за ним следят. Кто? Где? Не понял. Пошли медленнее. Так переходят реку по молодому льду. Еще ближе подошли.

— Руки вверх!

От неожиданности оба полицая застыли на месте, подняли руки. Поддубный быстро отобрал у высокого винтовку, нащупал и вытащил из его кармана наган. Третьяк разоружил низенького.

— Сюда! — Арсен показал на стадион.

Те покорно выполнили его приказ.

Напряжение несколько спало, когда очутились на середине футбольного поля. Теперь этих бандитов никто не выручит, а попробуют поднять шум — им легко заткнуть глотку. Поддубный командовал:

— Снимайте шинели!

Полицаи помялись, но сняли. Высокий переполошился:

— Позволь деньги взять из подкладки.

— Сколько там?

— Пятьсот рейхсмарок.

— Эти деньги приобретены разбоем, не имеешь на них никакого права.

— Но хоть одну сотню. И винтовку. Патроны можешь вынуть, а винтовку верни.

— Еще чего захотел.

Покончив с раздеванием и поставив полицаев рядом, как на «линейку», Поддубный начал допрос.

— Откуда ты? — обратился к высокому.

— Из города Вижница.

— А как попал в Киев?

— С отрядом пана Войновского.

— Войновского? — переспросил Поддубный, силясь припомнить, кому принадлежит знакомая фамилия. Кто он такой, этот пан?

— Командир Буковинско-галицкого куреня.

— А-а... Залетная птица. Значит, ты и Кабайду знаешь?

— Лично не видел его, но слыхал.

— Только слыхал... — насмешливо повторил Поддубный. — Странно. Вы же кровные родичи. Надо было на именины к нему пойти, на водку с перцем. Засвидетельствовать свое почтение.

Полицай промолчал.

Захватив Киев, гитлеровцы привезли в своем обозе кучку националистических предателей, которые начали организовывать так называемую «украинскую» полицию. Среди ландскнехтов были давние фашистские агенты из ОУН, проверенные на «мокрых делах» националистические «боевики», уголовные преступники. Что это был за сброд, видно хотя бы по насаженным оккупантами верховодам «украинской» полиции в Киеве.

Вожаком полицейского так называемого Буковинско-галицкого куреня, а в действительности — преданной фашистам банды наемных головорезов, прибывших в Киев уже на четвертый день оккупации, был П. Войновский — агент гитлеровской военной разведки, под псевдонимом «Гартман». Сын буковинского богатея, Войновский еще до войны продался фашистам, информировал работников абвера о положении на Буковине, за что получал солидные суммы. Его непосредственным «шефом» в абверо был офицер разведки Ферстнер, работавший в немецком консульстве в Черновцах. После воссоединения Буковины с Советской Украиной «Гартман» — Войновский по приказу абвера остался в Черновцах и через нелегальную радиостанцию информировал фашистскую разведку о передвижении советских войск, экономическом положении области и т. п. С первых же дней войны по поручению фашистов он возглавил националистическую банду, чинившую кровавые расправы над советскими активистами, колхозниками и рабочими, комсомольцами и пионерами Черновицкой области. Свои черные злодеяния банда Войновского продолжала в Киеве. Здесь эта стая вместе с гестаповцами и эсэсовцами замучила тысячи невинных людей.

Вожаком другой карательной службы, так называемой украинской охранной полиции, в Киеве фашисты поставили палача и садиста А. Кабайду. По приказу «пана коменданта», как называли Кабайду полицаи, националистические палачи уничтожили в столице Украины тысячи стариков, женщин, детей, военнопленных. Для Кабайды не существовало ничего святого. 2 сентября 1942 года ему доложили, что в лагере военнопленных в Пуще-Водице находятся больные и раненые, не способные к труду. Фашистский прислужник в тот же день направляет в лагерь тридцать полицаев, отдав письменный приказ «добить всех слабых».

Кабайда лично возглавлял облавы на советских людей на улицах и рынках Киева. «Подозрительных» отправляли в гестапо, СД или прямо в концлагерь. Тысячи киевлян, схваченных во время облав, полицаи вталкивали в товарные вагоны и вывозили на каторжные работы в Германию. Кто пытался бежать, того расстреливали на месте. В архивах сохранились десятки страшных по своему содержанию приказов и распоряжений, подписанных лично Кабайдой. Например, в приказе № 45 от 22 июля 1942 года сказано: «Командир полиции безопасности и СД просит направлять задержанных лиц непосредственно в лагеря принудительных работ». Подпись: «А. Кабайда, комендант Штаба Укр. охор. полиц. — Служба районов».

С целью поощрения полицаев к более активному истреблению советских людей А. Кабайда личным приказом за каждого задержанного или замученного человека установил «награду» — один килограмм сала