— В конце концов я тебя уломал, — с гордостьюсообщил Аппельзон. — Ты приехала в Лос-Анджелес на кинопробу, котораяоказалась совершенно фантастической. С этого дня и началась твоя карьера вкино…

— А что было со мной до этого? — перебила Кэрол.Она помнила, что Майкл знает ее дольше, чем кто бы то ни было, и хотела расспроситьего о своем детстве. Кроме него, только Джейсон мог бы сообщить ей несколькоэпизодов, которые он сам знал только с ее собственных слов.

— Ну, всего даже я не знаю, — честно ответилМайкл. — Когда ты была совсем юной, ты много рассказывала мне о своемотце. Судя по всему, он был порядочным и добрым человеком, и тебе нравилосьжить с ним на ферме. Вы жили в каком-то маленьком городке около Билокси.

Стоило ему произнести это название, как в голове Кэрол какбудто что-то щелкнуло. Она еще не успела ничего осознать, а ее губы ужепроизнесли имя:

— Конвей! Его звали Конвей!

Стиви вздрогнула и с изумлением уставилась на Кэрол, но исама Кэрол, похоже, была потрясена не-меньше.

— Точно так, — подтвердил Аппельзон, довольнокрякнув. — Мистер Конвей Барбер. Он разводил коров и свиней, вы, кажется,еще держали кур и кроликов…

— А еще у нас была лама, — перебила Кэрол. —Настоящая живая лама! — Она осеклась, почувствовав, как горло ееперехватило от волнения. Это было первое, что она припомнила самостоятельно.

— Да, кажется, ты упоминала о ламе, — проговорилМайкл, бросая многозначительный взгляд на Стиви, но та как зачарованная следилаза своей подругой, совершенно захваченная происходившим на ее глазах чудом.Похоже, старый Майкл Аппельзон сумел приоткрыть для Кэрол дверцу, которую донего не мог отворить никто.

— Это была моя лама! — проговорила Кэрол звонким ичистым, как у девочки, голосом. — Папа подарил мне ее на день рождения. Онговорил, что она очень на меня похожа, потому что у нас обеих большие глаза, пушистыересницы и длинная шея. — Кэрол хихикнула. — А еще папа сказал, что мыочень смешные, и если поставить нас рядом…

Теперь она говорила так, словно слышала голос давно умершегоотца, и Майкл только кивал, боясь неосторожным словом прервать этот поток воспоминаний.И он, и Стиви понимали, что память Кэрол наконец-то проснулась. Должно быть, ейи нужно было вернуться к детству — к самому началу, — чтобы барьер у нее вмозгу рухнул под напором более ранних воспоминаний, глубоких ассоциаций иобразов.

— …Моя мама умерла, когда я была совсеммаленькой, — продолжала Кэрол, устремив взгляд в пространство. — Я еесовсем не помню, но знаю, что она была очень красивой, потому что у нас напианино стояла ее фотография. На ней мама сидела на веранде и держала меня наруках. Ее звали Джейн. Папа говорил, я очень на нее похожа. — Глаза Кэролнаполнились слезами, и она смахнула их нетерпеливым жестом. — Еще у менябыла бабушка Рут, это мамина мама. Она пекла замечательные печенья, булочки ипирожки. Она умерла, когда мне было десять.

— Этого я не знал, — негромко сказал Майкл, ноКэрол как будто не слышала его, едва успевая описывать встающие перед еемысленным взором картины далекого прошлого.

— Бабушка тоже была очень красивая. Я помню, когда онавозила меня в школу, многие принимали ее за мою маму. Наверное, это потому, чтопапа был намного старше мамы. Он погиб, когда я училась в последнем классе,незадолго до выпуска. Его грузовичок опрокинулся в кювет и взорвался — что-тотам было неисправно. После похорон соседи и друзья отца посоветовали мнепродать ферму и переехать в город, и я… — Кэрол вдруг запнулась. —Дальше не помню, — призналась она внезапно севшим голосом.

— Ты перебралась в Новый Орлеан и познакомилась сомной, — напомнил Майкл, но Кэрол помотала головой. Ей не нужны былиподсказки — она хотела вспомнить все сама, но, увы, дальше продвинуться ей неудалось. Как она ни билась, ничего, кроме воспоминаний детства и ранней юности,Кэрол припомнить не могла. Между тем достигнутый ею результат был впечатляющим —за короткое время она оживила в памяти значительный и важный фрагмент прошлого,а лица матери и бабушки до сих пор стояли у нее перед глазами.

В конце концов Кэрол сдалась и предложила устроить перерыв.Они немного поболтали о всякой всячине, и Майкл наклонился, чтобы взять рукуКэрол в свою. Он, конечно, ничего не сказал, но ему было больно видеть ее такой— лишенной памяти и собственного прошлого. Майкл мог только молиться, чтобыКэрол снова стала той жизнерадостной, бесконечно талантливой женщиной, которуюон считал своей дочерью. Ему страшно было представить, что она навсегдаостанется человеком, который не помнит, что было с ним дальше позапрошлойнедели. Кое-какие проблемы были у Кэрол и с краткосрочной памятью, и Майклнаконец осознал: если ничего не изменится, она никогда больше не сможетсниматься в кино и играть даже второстепенные роли. О том, что может означатьдля Кэрол конец карьеры, он боялся даже подумать. Будучи продюсером сполувековым стажем, Майкл знал несколько случаев, когда знаменитые актеры иактрисы, оказавшись в ситуации куда менее сложной, начинали злоупотреблятьалкоголем, принимать наркотики, а бывало, и кончали с собой. Кэрол, правда,никогда не была ни слабой, ни безвольной, но кто мог сказать, как подействуетна нее отлучение от любимого дела, составлявшего содержание и смысл всей еежизни?

Майкл, впрочем, был далек от того, чтобы предаватьсяотчаянию. Интуитивно он чувствовал, что и сама Кэрол ищет выход из создавшегосяположения, и не пожалеет сил, чтобы его найти. Уже сейчас она сражалась закаждый мелкий факт или фрагмент информации, который ей удавалось извлечь изсвоей памяти. Несмотря на почти полное отсутствие прогресса, Кэрол не желаласмиряться и была вознаграждена: приезд Майкла обернулся для нее примечательнойпобедой. За пару часов она вспомнила довольно много, вспомнила сама, и теперьей не терпелось вернуть и остальное.

Слова Майкла о городе, близ которого она когда-то жила,сыграли роль своеобразного катализатора, запустившего — как надеялись и он, иСтиви — процесс восстановления нарушенных мозговых функций.

В какой-то момент разговор коснулся предполагаемоговозвращения Кэрол в Лос-Анджелес. Когда Кэрол сказала, что совершенно непомнит, как выглядит ее дом, Стиви принялась подробно описывать его комнату закомнатой, а потом перешла к рассказу о саде. Кэрол слушала ее с напряженнымвниманием и вдруг сказала:

— Он совсем не такой, как сад, который был у меня вПариже.

От неожиданности Стиви даже поперхнулась.

— Ты… ты помнишь свой парижский дом?

— Нет, — покачала головой Кэрол. — Толькосад. Зато я помню хлев, где я доила отцовских коров.

Стиви переглянулась с Майклом. После небольшого отдыхавоспоминания снова начали возвращаться к Кэрол словно фрагменты рассыпанноймозаики, но пока большинство деталей были от разных картин. Свой сад передпарижским особняком она вспомнила, а вот Мэтью — нет. Стиви, впрочем, хотелось,чтобы эту часть своей жизни Кэрол восстановила как можно позже, например —после возвращения в Соединенные Штаты. Ей, правда, не было известно, при какихобстоятельствах расстались Кэрол и Мэтью, но она не сомневалась, чтовоспоминания об этом событии не мог ли причинить ее подруге ничего, кроме новойболи. Уж очень сильно переживала Кэрол, когда вместе со Стиви приезжала в Парижпродавать особняк на рю Жакоб.