Основную часть расходов на свадьбу взял на себя Руяр. У Рерика не было ни отца, ни матери, ни какой-либо иной родни, поэтому хакану пришлось заменить ему родителей. По традиции гости не только угощались на пиру до отвала, но и многократно одаривались в процессе свадебного торжества женихом и невестой. На это пошла большая часть воинской добычи Рерика.

Хорошо, Ахмад Синджабу не поскупился. Он сгонял в Саркел и привез оттуда несколько сундуков с приданым для дочери. Среди вместительных деревянных коробов был один и с подарками для гостей.

Особая церемония была связана со «смертью» невесты. Гюзель должна была «умереть» в прежнем роду и снова «родиться» в другом, уже замужней, «мужатой» женщиной. При этом ее нарекли другим именем – опасаясь сглаза. Так Гюзель стала зваться Рогнедой.

Это имя, несколько непривычное для русов, которые давали детям вторые имена, позаимствованные почти у всех известных им народов Ойкумены[105], не было взято с потолка. Его вычислили волхвы после длительного гадания. Глава волхвов, столетний старец, утверждал, что его произнес огромный ворон, который сидел в пышной кроне священного дуба. Как волхвы могли разобрать, что там прокаркал ворон, оставалось только догадываться…

Самым интересным (и необычным) моментом для русов стал тюркский обряд «открывания сундуков» после окончания пиршества. В двух сундуках находилось приданное жениха и подарки хакана, а также «волков», боевой дружины Рерика. Они были доверху набиты золотом и серебром.

Не подкачал и Ахмад Синджибу. Четыре сундука невесты показывала нянька, которая уже смирилась с тем, что ее ненаглядная девочка выходит замуж за грубого и неотесанного мужлана-руса. В сундуках находились богатые наряды, в которых не грех показаться на людях даже жене василевса Византии. А еще там было много золотой и серебряной посуды, самоцветов и дорогих мехов.

Но особенно ярким моментом свадебной церемонии явился тюркский обряд разжигания костра перед домом жениха, предшествующий вхождению молодой в дом супруга. Гюзель-Рогнеда и Рерик, взявшись за руки, три раза обошли вокруг костра. Обряд очищения огнем должен был предохранить их от невзгод и принести семейное счастье. Дома, как такового, у Рерика не было, поэтому Руяр подарил ему богато расшитый золотыми и серебряными нитями шатер – свою воинскую добычу. Тем самым он свершил доброе деяние по отношению к прославленному воеводе дружины «волков», который пользовался почетом и уважением в Русии, и потрафил Ахмаду Синджибу. Тархан решил, что шатер поставили в честь бракосочетания его дочери с витязем русов, следуя древнему тюркскому обычаю.

Свадебное пиршество, перемежающееся играми, плясками и песнями, длилось три дня и три ночи.

Рерик стоял на носу боевой лодьи и пристально вглядывался в туманную даль. Еще день-два пути – и он обнимет свою ненаглядную женушку. Для всех она была Рогнеда, и только он по-прежнему называл ее прежним именем – Гюзель. Вместе они побыли всего несколько дней и ночей, но ничего более прекрасного в своей жизни он никогда не испытывал. Робкие ласки Гюзели поднимали его до небес, где Рерик парил, как птица, от которой он получил свое имя.

Небо постепенно прояснялось. Появились знакомые берега, и Рерик почувствовал необычайное волнение, которое постепенно переросло в тревогу. Он инстинктивно оглянулся, но позади все было спокойно. Тяжело груженные лодьи русов, едва не черпая бортами воду и горделиво кивая носовыми фигурами, растянулись до самого горизонта. Нет, на такую армаду никто не осмелится напасть.

Конечно, разбойников на землях русов и славян хватало, в том числе и речных. Рерик не сомневался, что и сейчас за караваном судов ведется наблюдение с берега. Будь количество воев в отряде поменьше, лихие людишки не удержались бы от соблазна пощипать лодьи, которые замыкали строй. Они нападали молниеносно, разили насмерть, не боясь ни увечий, ни смерти, и, ограбив корабли, так же быстро исчезали в прибрежных зарослях, где находились укромные бухточки.

А уж по дорогам езда и вовсе напоминала игру «зернь» («чет-нечет») – повезет или не повезет. Битый шлях тянулся вдоль болот и по лесам, в которых скрывались разбойники. Попадись к ним в лапы, и хорошо, если они просто ограбят и вспорют брюхо. Лесные злодеи, нападая на проезжавших, подвешивали людей за ребро, закапывали живьем в землю, жгли на углях…

Пробираясь на лошадях через лес, путник (чаще всего купец) видел висевшие на деревьях истерзанные тела. Сумев к вечеру живьем добраться до селения, защищенного валами и крепкими воротами, купчина не верил, что избежал злой участи. С ужасом в глазах он приносил жертву местному божеству, а потом заказывал жбан крепчайшего мёда и пил до тех пор, пока его, совсем пьяного, слуги не укладывали в постель…

Огромное счастье переполняло все его естество, и Рерик с трудом дождался окончания похода. Он рвался домой с неистовой силой, его мысли далеко опережали быстроходную лодью, а душа трепетала в предчувствии желанной встречи с любимой.

Неожиданно над самой головой Рерика раздался крик чайки. Он посмотрел вверх и увидел ворона, который своим мощным клювом добивал белую птицу. Чайка уже не сопротивлялась, только жалобно кричала. Еще мгновение – и ворон, победно каркнув, взмыл под небеса, а истерзанная чайка упала в лодью.

«Волки», наблюдавшие за невиданным зрелищем, шарахнулись в сторону. Обагрив кровью воинскую добычу, чайка неподвижно застыла у ног Рерика, распластав свои белоснежные крылья. Ее глаза постепенно тускнели, и от предсмертного взгляда чайки ему почему-то стало жутко.

– Нужно ждать беды… – печально проронил молодой волхв, который сопровождал войско русов в походе.

Рерик и сам знал, что смерть чайки приносит несчастье. Чаек и чибисов у русов и славян запрещалось убивать. По древней легенде, в плачущую чайку превращается молодая жена, у которой муж сгинул в морской пучине. Она летает над морем и громко оплакивает его несчастливую судьбу. А чибис, это образ бедной, горемычной матери, у которой жнецы забрали ее детей. Употреблять чайку в пищу тем более было нельзя, даже в голодный год, так как она питается дохлой рыбой и падалью.

Мертвую чайку выбросили за борт, волхв пробормотал слова очищающей молитвы и принес жертву кому-то из богов, на том все и закончилось. Только на душе Рерика стало так скверно, что ему захотелось завыть по-волчьи. Он обладал даром предвидения, и происшествие смутило его разум. В голове вереницей понеслись кровавые картины набега на Византию, и Рерик крикнул Добрану:

– Дай!

Тот сразу понял, что просит его друг и воевода, и быстро нашел кувшин с крепкой романеей. Рерик, не отрываясь, выпил его до дна и швырнул пустой сосуд в зеленоватые волны. Полегчало, но не отпустило. Непонятная тревога усиливалась по мере приближения каравана лодий к пристани Русии…